Интервью с драматургом Викторией Костюкевич и композитором Владимиром Горлинским

Пьеса «Местоимения меня» — результат работы сразу двух художников: московского композитора Владимира Горлинского и владивостокского драматурга Виктории Костюкевич, выступающей под псевдонимом Викентий Брызь. О создании текста с ними поговорила Екатерина Звягина.

Как вышло, что вы вместе написали пьесу?

Владимир Горлинский: Мы с Викой встретились пару лет назад на лаборатории «Практика постдраматурга», которую проводили «Любимовка» и театр «Практика».  На одной из сессий драматургам предлагали плотно поработать с композиторами. Там мы с Викой сделали мини-перформанс. Частично тот материал вошёл в пьесу «Местоимения меня», Вика сообщила, что будет его использовать, и вписала меня в соавторы.

Каково было работать в коллаборации?

Виктория Костюкевич: Легко, у нас много общих тем и пересечений в идеях. 

В.Г.: Поначалу работа на «Практике постдраматурга» была похожа на «Дом-2»: композитор и драматург выбирали друг друга, случались и «драматичные» моменты. Уже в процессе работы с Викой мы вышли в горячее, серьёзное поле, и у нас сложилась коллаборация.

Что важно в таком формате работы?

В.Г.: Мы старались двигаться медленными шагами. Например, я со своей стороны не сразу предлагал музыку, которая бы что-то обусловила, а ориентировался на шаги Вики. Вскрывалась дверка, возможность — и мы в неё проходили. Не давили своим инструментарием, а двигались с комфортной друг для друга скоростью. В коллаборативных опытах это важный аспект, ведь композитор и драматург обезоружены общим полем. Должна появиться совместная территория и единая скорость работы, тогда возникнет продукт обоих, а не кого-то одного.

Как текст с лаборатории повлиял на пьесу «Местоимения меня»?

В.Г.: Возможно, он дал референс ритмической стезе. Мы работали с документальным материалом: взяли обычную новость и начали искать подходы к её существованию в тексте. Самый очевидный — прочитать статью от начала до конца, но мы решили работать с ритмической паузой, стали делать «зарубки» на тексте. То есть идёт маленький фрагмент, потом возникает пауза, текст обнуляется, потом снова идёт до какого-то момента — пауза — и снова. При этом мы обсуждали, что даже если слушатель пропустит определённые слова, то они его всё равно настигнут благодаря текстовым повторам. 

Эти «обнуления» имеют смысловое значение в пьесе?

В.Г.: Они работают поверх пьесы. Возникает структура второго порядка, которая может быть не связана напрямую с текстом — не факт, что обнуления делаются в смысловых точках. Этот приём отделяет музыкальную структуру от текстового содержания, и они текут параллельно. Точнее, движутся сообща, при этом неся свою периодичность и собственную силу. Если такая сбивка возникнет в неудобный для текста момент — значит, ею руководит музыкальная логика.

У пьесы «Местоимения меня» необычная структура. Думали ли вы, как она может быть поставлена?

В.К.: Думаю об этом постоянно. За красивую читку на «Любимовке» хочу сказать спасибо Варваре Шмыковой, Сергею Аполлонову и режиссёру Юрию Шехватову.

Какие мысли волновали вас во время создания пьесы?

В.К.: Я думала, должен ли художник реагировать на происходящее в мире или нужно отвлекать зрителя от реальности. Каждый сам выбирает, как ему поступить. У всех разный способ принятия реальности.

Не думали ли вы о дальнейших коллаборациях?

В.Г.: Они всегда занимательны, потому что изначальная задача — найти свои роли, ведь они нам не даны. Нет такого, что «композитор отвечает за музыку», а «драматург — за текст». Понятно, мы вооружены по-разному, у каждого свой инструментарий — это не отбрасывается, мы не стремимся приобрести чужой. Но интересно подходить к работе с открытыми позициями и смотреть, что будет происходить.

Фото: Юрий Коротецкий и Наталия Времячкина