О читке пьесы Германа Грекова «Остановка»
Прошёл четвёртый день фестиваля, и вместе с ним – читка четвёртой пьесы из внеконкурсной программы «Любимовки». В этом году off-программу составлял театральный критик Алексей Киселёв. Им были отобраны 6 пьес интересных и уже состоявшихся драматургов. В их число вошла работа драматурга, режиссёра, актёра, постоянного отборщика «Любимовки» Германа Грекова «Остановка».
«Остановка» заявлена в жанре мокьюментари, что определяется как псевдодокументализм, подражание документализму. Виктор, мужчина средних лет, семейный. Вот и для него настало время кризиса среднего возраста, с которым надо как-то справляться. Частенько случается так, что мужчина в такой период ведёт себя странно, разрушая всё на своём пути, от семьи до работы, при этом ни в коем случае нельзя признаваться, что это именно кризис среднего возраста. Ведь настоящие мужики такой чепухой не страдают. Виктор скорее, не то что бы почувствовал, что это именно тот самый кризис, он словно ждал его и готовился, рассчитывая как именно он будет действовать, и какими последствиями это обернётся.
Все, сидящие на остановке, ожидают свои автобусы, а Виктор сидит и пережидает опасный мужской возраст. С одной стороны, кажется, что это, по меньшей мере, глупо и по-мудацки, — оставить свои дела, своих людей в миру, а самому посматривать на всё это с автобусной остановки. С другой, это смело, — оставить всё, сесть на остановку и провести на ней какой-то отрезок жизни, стараться не реагировать на паникующих от твоего поведения близких, потом ощутить от этого истинное наслаждение и убедить людей, что таким образом ты познаёшь какую-то истину, а вовсе не уничтожаешь себя… Более того, убедить их, что ты не предатель.
Кому и зачем нужна эта история? Зачем она понадобилась тому восторженному и «мутному» документалисту? Театр разберётся.
Герман Греков с очаровательным терпением выслушал все мнения зрителей и экспертов. Обсуждение провёл драматург и больший друг «Любимовки» Михаил Дурненков.
Михаил Дурненков, драматург: «Дорогие друзья, сегодня я — вместилище для духа Алексея Киселёва, тело которого сейчас бежит где-то по полю в Никола-Ленивце, а сам он направляет свои мысли прямиком мне в голову, а я здесь, и буду транслировать их вам. Вот, что он мне натранслировал: Алексей Киселёв просит не упоминать пьесу Дмитрия Данилова «Свидетельские показания» — это номер один в списке того, что он просит. Второе: он просит начать с вопроса, который меня тоже, собственно, интересует, хотя я только посредник его мыслей… Что вы испытали, когда персонаж Виктора пришел и рассказал всю подоплёку?»
Евгений Казачков, драматург: «Я догадался заранее, что так будет, в тот момент, когда пьеса активно ушла в разбор финансовых вопросов, махинаций и отравлений, и долго не возвращалась к человеку на остановке. Я догадался, что он знал, он хотел, стоял за этим, и меня это ничуть не обломало, я чувствовал себя хорошо. Также я хочу, помимо ответа на вопрос Киселёва, сказать, что мне кажется эта пьеса очень интересной не только на уровне фабулы и сюжета, а на уровне, где предлагается игра, потому что документальный фильм или расследование предполагают какое-то важное событие, по поводу которого нам что-то рассказывают. Грубо говоря, в пьесе, которую нельзя упоминать, погиб человек, поэтому их следователь спрашивает… Здесь же есть игра: мы не знаем, почему у этих людей, которые сидят и намеренно рассказывают историю, кто-то все это спрашивает. Кто и зачем о них снимает кино? Загадка. Есть целых три пласта, с которыми, я думаю, можно играть режиссёру. Пьеса не только о том, что происходит в пьесе. Здесь очень интересно узнать обо всех этих людях, ведь они в масках. А кто они такие кроме того, что они говорят. Пласт 1 — это настоящие люди, пласт 2 — то, что они говорят и пласт 3 — это реконструкция, которую могут за них сыграть актёры – возможно, каждый раз другие актёры. Эта форма, мокьюментари, когда мы приближаемся к документальности и как бы разыгрываем правду, может создавать очень интересный эффект. Этот эффект будет дополнять пьесу».
Михаил Дурненков, драматург: «Я 90% времени был убеждён, что эта такая постмодернистская пьеса, где причины, чтобы сидеть на остановке нет. Это просто такой слом ситуации, чтобы взглянуть на этот мир по-другому. Это как «Человек из Подольска» наоборот. Там нормальный человек попадает в безумный мир, здесь же — нормальные люди скопились вокруг одного безумца. И там и здесь есть только одна авторская воля, а не психология какая-то. Очень рад, что Герман меня обманул и всё-таки дал мне причину».
Юлия Тупикина, драматург: «Я почувствовала разочарование. Я хотела, чтобы дальше началась пьеса Михаила Смирнова и Даниила Гурского, где выходят динозавры, извергают какие-то яйца… Чтобы какой-то иной сюжет начался у этой скамейки. А здесь герой такой «ха-ха-ха, я вас всех обманул». Это зачёркивает все возможные трактовки, только одна возможна. При этом начинаешь думать: ты дебил, ты подставил свою жену, ты ушёл от решения проблем. Он ведь до того, как узнал, что жена ему изменила, решил всё бросить, сесть на скамеечку. В принципе этот мужчина мог бы самоубиться. С момента, когда он признаётся в своём обмане, он перестаёт влиять на сюжет. Была очень классная читка, большое спасибо актёрам театра Российской Армии, которые, на мой взгляд, прекрасно исполнили этот текст».
Евгений Казачков, драматург: «Главный герой истории ведь не Виктор, а Марк, и по линии Марка всё прекрасно, он действует».
Зрительница: «Я наивный зритель, который следил с интересом. Герой Виктора меня первое время очень раздражал своими «тайными интересными мыслями», потом мне стало нравится его идея уйти от этого глуповатого мира и сесть на скамейку. Хорошее решение, чудесное, и он мне стал безумно нравиться. В тот момент, когда он признался кто он такой, он тут же потерял своё обаяние и интерес, потому что объяснение его поведения слишком глупое. Мы же ожидаем, что там какое-то глубокое прозрение, объяснение его поведения. В какой-то момент его влияние на Марка становится очень хорошим, Марк открывается, но этот последний момент, — чувак на экране. Я же так понимаю, что это документальный спектакль про этого человека, — тогда это снова над нами насмешка, то есть Марк — это дебил, который открыл какую-то безумную теорию, и (боже мой!) мы возвращаемся, нас снова обманули, это какой-то маньяк, который открывает какие-то теории просветления».
Михаил Дурненков, драматург: «Да, действительно, автор создал не только Форест Гампа, сидящего на лавочке…»
Викентий Брызь, драматург: «Я бы хотела поблагодарить автора за пьесу, а актёров и режиссёра за читку. Большое спасибо, здесь кино нарисовалось. Если честно, меня посещали разные мысли, я не буду сейчас говорить, что я думаю по сюжету, не потому, что он мне не понравился, мне было интересно. Я хотела сказать совсем про другое. Я скажу, какие у меня были мысли в голове, когда я это всё слушала. Я вообще в какой-то момент задумалась о том, как же мне сильно не хватает женского персонажа, такого адекватного, не озабоченного, не туповатого. Так грустно стало, и я поняла, что много усилий драматургов уходит на мужских персонажей. Это и я тоже, я же пишу от имени мужских персонажей, получается, что я работаю как бы «на другую сторону». Почему же я этим занимаюсь? Я решила, что в следующий раз я буду писать про женщину! Это должна быть какая-то крутая сверхженщина, которой нужна любовь и при этом она не тупица. Вот такие мысли у меня были. Большое спасибо за них автору и читке».
Артём Ефименко, драматург: «Если честно, Виктор меня раздражал с самого начала. Но когда других героев стало больше, и они говорили, а он замолкал, я чувствовал успокоение. В конце мне очень понравилась вставка вот этой постиронии. Концовка была прекрасна».
Михаил Дурненков, драматург: «А все поняли, что это история про карантин? Вот эта остановка. Такое время, когда мы все остановились и начали ощущать ветер. Автор же про это написал».
Тимур Шарафутдинов, режиссёр читки: «Очень люблю «Любимовку», очень рад, что я здесь. Спасибо, Герман, за текст, спасибо за интересное обсуждение. Классно, что в пьесе есть такой финал, который переворачивает всё. Этот писатель, появляющийся в конце. Я, как романтичный юноша, привык искать такие милые штуки. Я всё-таки вот про этот ветер, который в этой пьесе есть. Вернее, он то ли есть, то ли его нет. Марк, когда садится, он чувствует этот ветер, и на его лице появляется такая блаженная улыбка. Теперь он будет так же сидеть там. Это место, где дует этот ветер… Мне кажется это гораздо важнее — нащупать ветер, который где-то дует. В этом тексте есть неуловимый ветер, и за него вам спасибо, Герман».
Михаил Дурненков, драматург: «Герман, ты уже опытный драматург, и не первый раз на «Любимовке», расскажи-ка нам в одной фразе, о чём эта пьеса?»
Герман Греков, автор пьесы: «Тут всё очень просто. Мокьюментари для театра. Захотелось написать это, — тот жанр, которого в театре нет. То есть жанр есть, а в театре он не используется. Ко мне как-то Сергей Артурович Медведев, драматург, подошёл и спросил: «Ты «24Док» канал смотришь? Нет? Так посмотри, там такие классные документальные фильмы». Я как-то сел, смотрю. И подумал, почему бы не сделать мокьюментари? А что есть мокьюментари? Обман. Лжедокументальная вещь. Естественно, я решил поиграться в это. А по поводу правды и неправды… Тут тоже парадокс, которым я владею в совершенстве. Я всю свою жизнь очень хорошо показываю людей, могу этим похвастаться. Кто ближе меня знают — те в курсе. Я очень хорошо умею делать актёрский метод наблюдения…»
Михаил Дурненков, драматург: «Покажи нам быстренько. Киселёва, например!»
Герман Греков, автор пьесы: «Киселёва я так много не наблюдал, к сожалению… Так вот. Упражняясь в этом, показывая кого-то кому-то, я однажды, вдруг начал показывать и понял, что я назад не вернусь. Я там. Я — тот человек, я даже начинаю думать как он, я начинаю видеть мир его глазами. Конечном я вернулся, но после этого я понял такой парадокс. Ты же придуриваешься, а начинаешь думать-то как он. Про Виктора то же самое. Он придуривался, а в итоге этот обман… Он стал на самом деле чувствовать».
Анастасия Ермолова
Фото: Серафима Труевцева