Интервью с Аней Агаповой

 

Пьеса Ани Агаповой «Магазин ненужных вещей» поразила остротой темы и своеобразностью формы. Монтаж двух текстов, разделённых вертикальной чертой, рассказывает о буднях психоневрологического интерната. Почему автор обратилась к этой теме, где она черпает вдохновение, какие у неё творческие планы и многое другое, она рассказала в своём интервью.

 

 

Аня, как получилось, что вы начали заниматься драматургией? Почему пошли учиться на драматурга?

 

Я родилась в городе, в котором нет театра. В детстве мама, по образованию культпросветработник, читала мне по ролям пьесы. Она была за всех героев и это было вау как талантливо. Я даже болеть любила, пусть горло, кашель и температура, зато мама точно согласится читать столько, сколько захочу. Выбор пьес был нестандартным, в «постоянный репертуар», например, попала «Так погиб Гуска» Кулиша, мы с мамой заливались смехом.

 

Я пишу с детства всякие штуки. Конечно, пыталась быть режиссёром, даже отучилась несколько лет в КиТе (Санкт-Петербургский государственный институт кино и телевидения – прим. ред.) на игровом, но не повезло с мастерской.

 

Мастер – в каком-то смысле, духовник. Удача, что спустя время я попала на курс Натальи Степановны Скороход. Для меня эта мастерская значит… это как для Александра Друзя игра «Что? Где? Когда?»

 

Это ваша первая «Любимовка»?

 

Да. И я под большим впечатлением. На этом фестивале кажется, что быть драматургом – модно и престижно. Знакомство с коллегами из других городов, темы прочитанных здесь пьес, до предела заполненный зрителями зал – это вдохновляет. Хочется работать больше и лучше. «Любимовка» живая. Я смотрела видео читок предыдущих лет, но побывать – совсем другое.

 

 

В других драматургических фестивалях, конкурсах вы участвовали?

 

Нет. Но планирую начать.

 

Здесь состоялась читка вашей пьесы «Магазин ненужных вещей». Она на серьезную остросоциальную тему. Как вы к ней пришли?

 

Я состою в драматургической секте «Эдип советует присмотреться», там мы с однокурсниками делимся всем на свете. В том числе, предложениями и проектами. Однажды в наш чат пришел странный запрос. Мол, очень сложная работа, волонтёрская. Я начала резонировать с темой, не знаю почему. Созвонились с режиссёром, он явно не хотел, но напугал перспективами. Я о таких интернатах раньше даже не слышала. Было страшно, так что на первую встречу поехали сразу два драматурга. Я и Ксюша Савельева. Мы рано утром встретились на Московских воротах с Петей Чижовым, режиссёром, который втянул нас в это всё. Втроем на скамейке мы ждали машину, ехать нужно было в посёлок, и слушали с динамиков телефона Меладзе. Петя пытался нас с Ксюшей подготовить к ребятам, успокоить. Мы боялись и старались отвлечься. Было… было так душевно, боже, как же было классно. Это я сейчас понимаю. Первый день в интернате – самый сложный. Мы подъезжали на старенькой тачиле к железному забору, к которому тут же стали бежать люди. Мы поняли, что они нас ждут. Там. Ждут. Нам было жутко. Им, думаю, интересно. Это первая поездка. Потом и мы ждали, что они нас будут встречать. У нас была цель – научить ребят рассказывать истории. Мы задавали им вопросы о снах, любви, страхе, стыде, смерти. Записывали на диктофон. Год, примерно. Замысел состоял в том, чтобы наши ребята показали спектакль по своей же пьесе другим жителям интерната. Проект закончился, но материал никак не уходил из моей головы. И я написала уже другую пьесу. Ту, что представлена на фестивале.

 

Какие ещё острые социальные темы вас интересуют?

 

Сейчас я горю одной идеей, или темой… даже собрала команду. Короче. Близ Воркуты есть заброшенный город. Хальмер-Ю. «Река в долине смерти». Жителей в 90-е из-за закрытия шахт эвакуировали. Насильно. ОМОН в помощь. Раскидали по другим городам. Мне интересно исследовать судьбы горожан. Понять, за что так обошлись с их малой родиной. Сейчас там военный полигон. И нам нужна помощь. Нам нужно посетить Воркуту и неделю-две ещё там пожить. Театры Воркуты! Как вам идея?

 

 

Как вы находите идеи? Чем вдохновляйтесь? Например, про этот город-призрак как вы узнали?

 

Я человек, который может вдохновить себя сам. В любой момент пространства и времени. Город-призрак пришёл ко мне летом во время работы над в итоге не состоявшимся проектом о тишине. Я нашла в интернете инфу о подобных городах. И этот зацепил. Много боли. Боль вдохновляет. Любовь. Свет. И буквально кстати тоже, я живу в комнате цветных лампочек. Мастер вдохновляет. Студенты. «Любимовка» очень вдохновляет. События: выйдешь из дома и чем-нибудь обязательно вдохновишься, останешься дома, и вот все равно вдохновение. Жизнь вдохновляет. И мне обидно, что я не успею и половины того, на что вдохновилась. Другой вопрос, что заставляет работать.

 

Не бывает такого, что хочется всё бросить?

 

Если о профессии – нет, никогда такого не было. В крайних случаях я себе обещала «с сегодняшнего дня писать только в стол и сидеть всегда дома». В мастерской меня научили одной полезной штуке. Я пишу про риелторов – я устраиваюсь работать риелтором. Так можно много кем за жизнь побывать. Хочется всё бросить? Пожалуйста! Найди другую работу.

 

Вы сейчас пишете что-то?

 

Я состою в творческом союзе «Тема креста». У нас скоро должен выйти второй альбом, над котором мы много работали. Он драматургически любопытен, потому что группа состоит из двух драматургов, меня и Александры Сальниковой. «Саня с Аней пишут сами и тексты, и музыку, продумывают концерты, делают видео-арт. Саня с Аней любопытные, они все время ищут новые формы и слова». Это такая шутка. Те, кто о нас знает, поймут.

 

У вас есть мечта, чтобы известный режиссер поставил вашу пьесу?

 

Большие проблемы я испытываю в общении с режиссёрами. Но я скрываю это, как могу. Я побаиваюсь режиссёров. Они всё время что-то говорят и чего-то хотят, формулируют невнятно, нуждаются в постоянных личных встречах. Определенной категории «режиссёр» в моей голове нет. Я понимаю, что каждый индивидуален. Я борюсь со своей предвзятостью. Ведь были и исключения. Например, Петя Чижов, с которым мы будем ставить «Магазин ненужных вещей». У него осмысленный и аккуратный подход к работе и к общению. Может, и еще были классные режиссёры, сейчас не вспомню. Надеюсь, будут.

 

Что вы думаете о процессах в современном театре? В последний год происходит много всего – дело «Седьмой студии», уход Бутусова из Ленсовета, прямо сейчас Крымов уходит из ШДИ. Очень громкие резонансные вещи.

 

Конкретно по поводу всего перечисленного собственных мыслей у меня нет. Я слушаю, читаю, слежу, но не могу повлиять, не могу узнать. Нет на это ни сил, ни энергии.

Но я кое-что думаю о других процессах. Например, в моем окружении. Мои друзья и знакомые за последние пару лет наполнились страхом. Он проявляется на бытовом уровне. Я вижу, как выносят мобильные телефоны из комнаты, если хотят о чём-то поговорить. Мы все заклеили камеры в ноутах, в телефонах. Мы иначе стали говорить. Иначе переписываться. Страх везде. Неприятное ощущение, будто мы перестали иметь право на тайну, право на личное. Сроки получают за посты и репосты. За юмор. Оскорбление чувств верующих? Мизогиния и гомофобия в религии оскорбляют куда серьёзнее, чем покемон или поющие на «запретной церковной территории» девушки.

 

Вы сами в театр ходите?

 

Я не очень много зарабатываю, не могу позволить себе часто ходить в театр. Я понимаю, что театралы пользуются связями, но мне почему-то неловко это делать, стрёмно выбивать проходки. Но если выпадает возможность, если приглашают – я обязательно иду.

 

Наталия Алейнова

Фото: Даша Каретникова