Интервью с Женей Беркович
Режиссер самой красивой читки фестиваля Женя Беркович рассказала Блогу «Любимовки», почему мужчин у нее сыграли женщины, и как современные постановки принимают за пределами Москвы.
Как к вам попала пьеса «Убийство» братьев Перепалец? Вы сами выбрали ее среди других?
С «Любимовкой» у меня долгая история. В какой-то момент ко мне приклеился ярлык режиссера, который занимается социалкой, и тогда мне стали давать очень правильные пьесы, говорили: «Вы же с детьми работаете». И каждый раз я отвечала, что мне хватает социальной темы внутри другой части моей жизни. Когда я делаю читку, то хочу какого-то совершенно долбанутого безумия. Дайте мне это безумие! В прошлом году у нас была прекрасная пьеса «Неодушевленная Галина номер два», и в этот раз я сказала Жене Казачкову, что хочу такое же. Он прислал «Убийство», и мне пьеса понравилась: это то, что я люблю.
Во время обсуждения зрители сравнивали «Убийство» с работами Квентина Тарантино. Что в пьесе увидели вы? Какое у вас впечатление от главного героя?
У меня возникли ассоциации с фильмами братьев Коэн. Честно говоря, я не могу сказать, что у меня сложилось к герою какое-то особое отношение, для этого надо ставить пьесу. Когда делаешь читку, отношение возникает к тексту в целом. По мне, это совершенно не бытовая история, там есть идея, тема, язык. Все довольно гармонично, поэтому пришлось вывернуться и придумать этих прекрасных барышень в вечерних платьях, чтобы, не дай бог, никто не подумал, что это какая-то бытовая пьеса про гопников в поселке.
Если бы вы ставили «Убийство» на сцене, мужские роли достались бы девушкам?
Нет, совершенно необязательно, чтобы героями были женщины, просто в читке сложно дать отстранение. Мне кажется, пьеса начинается как какая-то реальная история, но в процессе раскручивания этого дня, этой жары, этой невозможности чувств, которые уже нарывают, но никак не прорываются, она действительно превращается в макабр, страшный мир с распухающей мамой и бесконечно меняющимися сестрами. И мне нравится эта вычурность и бредовость, так что я бы накручивала абсурд, ушла в сюр: гигантская яичница исчезает, мама не помещается на стуле и с каждой секундой становится все больше, двух совсем одинаковых сестер играет одна актриса, два следователя, два мебельщика и два бандита в конце – одна и та же яркая пара, а локация – буквально одна квартира: и первая, где есть мебель, и вторая, где ее нет.
Есть ли шанс увидеть пьесы молодых авторов на больших площадках?
В провинции мы ставим. Может быть, так получается в большей степени благодаря лабораториям. Другой вопрос в том, что не любому тексту нужна обязательно большая сцена. Вообще же, появятся и на больших, куда они денутся.
Как принимают в других городах?
Все зависит от города. В консервативном городе Новочеркасске даже эскиз спектакля по вполне невинной пьесе Андрея Иванова (режиссер представила «Это все она» в 2016 году – прим. автора) вызвал страшный скандал. В Перми, Екатеринбурге, Омске и Новосибирске никто не удивляется. Сибирь в этом смысле более продвинутая. В Краснодаре, наверное, будет сложнее.
Мои знакомые, впервые столкнувшись с «новой драмой», спрашивают: почему так много мата?
Где-то много, где-то мало. К примеру, в этой пьесе мата практически нет. И почему они не задают этот вопрос Горькому или Толстому? У них тоже сплошные маргиналы и убийства.
Классиков обычно не критикуют.
Вот поэтому и не задают.
Александра Сорокина