Интервью с Джулией Кёртис
Джулия Кёртис – необычный гость фестиваля Любимовка. Она читает в Оксфордском университете спецкурс по русской драме – от Грибоедова до современности, помогает британским театрам с переводом и комментированием русскоязычных пьес, изучает современную драму на постсоветском пространстве. С Джулией мы обсудили ее семинар, исторические корни современных текстов – или их отсутствие – и спектакли по ним в британских театрах. В конце разговора Джулия поблагодарила фестиваль за существование блога: репортажи с читок, интервью с драматургами и режиссерами оказываются для нее ценнейшим и, главное, доступным в любой стране архивом информации по современной русскоязычной драматургии.
Джулия, я немного почитала о вашем семинаре перед интервью. Как я поняла, это семинар для студентов, которые изучают русский, - и там вы читаете русскую драму от 19 века до конца 20 века, до Петрушевской. Как возникла идея такого семинара и как проходят ваши занятия?
Дело в том, что я сначала очень много работала по теме Булгакова. Это было начало моего интереса к русскому театру. Я написала три книги о Булгакове, но потом поняла, что русский театр – такое сокровище, и решила, что нам нужно сделать спецкурс по русскому театру. Я, конечно, читаю спецкурс как филолог, не как театровед. Самое главное для наших студентов, которые занимаются русским, - это язык: они должны справляться с текстами в оригинале.
Но кроме того, наши студенты очень живые, интересные молодые люди – и многие сами занимаются театром. Они или режиссеры, или актеры, или драматурги. Так что, наверное, среди тех, кто выбирает этот курс, многие интересуются театром профессионально. И в последнее время мы решили, что всем будет интересно дойти не только до конца 20 века, но и до современного театра, так что теперь этот курс включает тексты от Грибоедова до Вырыпаева.
Я читаю им лекции, восемь лекций за два месяца, а потом мы работаем по системе tutorials – студенты приходят ко мне раз в неделю, на час, поодиночке или вдвоем. Каждый раз студент должен написать сочинение или комментарий, то есть анализ небольшого фрагмента или двух фрагментов, - и я придумала такую систему, что любой анализ или комментарий должен быть компаративным, то есть включать фрагменты из двух текстов. Я, например, даю им эпизоды, где кто-то умирает, из пьесы 19 века и из пьесы 20 века – и они сопоставляют эти тексты и думают, как авторы подошли к этому материалу, как они решили все возможные вопросы с тем, чтобы показать смерть на сцене, как выглядит предсмертный монолог и так далее… Так что это чисто филологическая работа, - но так как одновременно эти студенты часто ставят свои пьесы, они и мне очень много дают, потому что они сами приносят свой опыт этой работы. Это очень интересно для меня – и, надеюсь, для них тоже.
Да! Получается, что новый курс по современному театру интегрирован в спецкурс?
Да, это одна факультативная часть. Все-таки не все хотят заниматься этим материалом. Это сравнительно трудно. Мы выбрали «Кислород» Вырыпаева – он трудный, но рядом с этим текстом предлагаются и другие, например, текст Александры Поливановой и Михаила Калужского «Второй акт. Внуки», который появился в Центре Сахарова. Там речь идет о том, как внуки тех, кто принимал участие в сталинских репрессиях, относятся к тому, что сделали их дедушки и бабушки, что они знают, что им говорили об этом.
Вы ведь занимались литературой периода репрессий, да, - Булгаковым, в частности?
Да, так получилось случайно. Я написала две биографии Булгакова, а сейчас пишу путеводитель по «Мастеру и Маргарите».
У нас в свете дела «Седьмой студии» часто проводят параллели между сегодняшней ситуацией и делом Мейерхольда в 1939-ом году. Отражается ли это в текстах – можно увидеть что-то общее между современными текстами и текстами того периода?
Я думаю, что русская литература вообще отличается тем, что постоянно возвращается к вопросу об отношениях интеллигенции и власти. Это относится и к пьесе «Борис Годунов» Пушкина, например. Но я бы не сказала, что на уровне формы что-то общее есть. Пьесы Пушкина, Булгакова и Вырыпаева очень сильно отличаются.
Но это такая важная тема в любом случае. Она много дает и студентам, и мне тоже. Когда я была стажером и потом молодым ученым, я работала в архивах – и кроме Булгакова, занималась Замятиным. Мне так повезло, что я нашла машинопись его романа «Мы» в Америке – пока это единственный известный источник русского текста романа. И мы с коллегой в Петербурге подготовили академическое издание «Мы» шесть лет назад.
Здорово! А как вообще взаимодействует современная русская драма с традицией? Какие авторы-классики оказываются наиболее значимыми для современных драматургов?
Это сложный вопрос… Я даже не думала об этом. Меня поражает в дискуссиях на «Любимовке» то, что современную драматургию постоянно сравнивают с кино. Я не всегда узнаю такие реминисценции – но, может быть, они там действительно есть.
У меня такое впечатление, что не нужно проходить курс классической литературы, чтобы писать современную драму. Мне кажется, что эти очень молодые авторы особенно не считаются с тем, что было раньше. У них свой голос. Контекст новой драмы и традиция вербатима очень многое дали им напрямую – и они не обязаны думать о том, как это сделал бы Булгаков, или Шварц, или Погодин.
Какие тенденции можно выделить в развитии современной драмы? Чем, например, этот сезон «Любимовки» отличается от трех предыдущих?
Меня впечатляет, что участники очень молодые. В этот раз прозвучало много о жизни подростков. Авторы словно бы смотрят внутрь себя, пишут о жизни друзей, подруг – и сравнительно мало о большом мире, о проблемах, которые нельзя свести к частной жизни.
Ваши студенты воспринимают современную русскую драму как разговор о неких универсальных проблемах, похожие на которые есть и у них, – или более отстраненно, как разговор о российском социальном контексте?
Я думаю, все же о российском. Они все-таки немного читают – Поливанову и Калужского, Вырыпаева. Некоторые интересуются и другими авторами – сейчас, например, мои студенты были на Украине, работали там на фестивале современной драматургии. В Оксфорде все студенты, которые занимаются иностранными языками, проводят третий из четырех курсов за границей – в России, на Украине, в Латвии. В этом году студенты были в русском театре в Риге, на Украине, и на «Любимовке» сейчас мой будущий аспирант.
Какие спектакли по современной русскоязычной драме идут/стаят в Британии?
Одна из целей моей исследовательской работы сейчас – помогать театрам, которым тяжело справляться с этим материалом. Он часто оказывается далеким и от режиссеров, и от актеров, и от публики. И иногда мы, ученые, можем помочь не только с переводами, но и с контекстом, с интерпретацией. Дважды я устраивала в Оксфорде конференции по современной драматургии – и после первой конференции, на которой прошли читки трех пьес, все три пьесы поставили в разных театрах. Одну в Шотландии, одну на юге Англии, одну в Клубе для журналистов в Лондоне.
Есть и другие люди – например, Майкл Бойд, который был руководителем Королевского Шекспировского театра в Стратфорде, был стажером в Театре на Малой Бранной. Он знает русский язык, он полюбил русский театр, и он устроил в Шекспировском театре целый сезон современной русской драматургии. Они даже заказали новые пьесы – у братьев Дурненковых одну пьесу, «Пьяные», и у Натальи Ворожбит.
«Саша, вынеси мусор»?
Нет, это было на нашей конференции! А там – «Зернохранилище», о голоде на Украине в 30-х годах. Это были заказы, то есть эти пьесы впервые появились в Стратфорде, не в России. И вокруг этих постановок они устроили читки других пьес. Еще у них была постановка «Кислорода», очень удачная.
И вот осенью в Лондоне в Royal Court, который давно занимается современной пьесой, будет премьера новой пьесы Наташи Ворожбит. Так что время от времени появляется возможность ставить современные пьесы. Не так часто, но бывает. И это, конечно, нужно поощрять.
Автор: Ольга Тараканова
Фото: Наташа Пятница