Интервью с режиссером Денисом Азаровым

Режиссер Денис Азаров в этом году представил на «Любимовке» пьесу Марии Дудко «На сцене».

Как пьеса попала к вам и почему вы решили за нее взяться?

Мне ее предложили организаторы фестиваля. Текст мне понравился. Зацепила, прежде всего, ритмическая структура пьесы. Предлагаемый автором монтаж, в принципе, не новый в драматургии и театре. Но здесь монтаж активный, порой очень парадоксальный. Несмотря на краткость эпизодов, пьеса понятна. В ней много подростковых тем. Мария Дудко на обсуждении читки говорила про документальность текста, про свой интерес к материалу, касающемуся подростков, их проблем. В пьесе это хорошо видно.

О чем эта пьеса, как бы вы определили?

В качестве основной темы я бы указал на отсутствие прямого общения героев. Текст отлично показывает нашу завязанность, даже зависимость, на публичности через экран компьютера или смартфона. Возможно, для автора эта линия второстепенна. С помощью пьесы можно попытаться изучить, что происходит у нас в голове. Нас полностью поглотил интернет. Прямые эфиры и трансляции – апогей этого ужаса. Они хуже, чем Instagram с безумным количеством фотографий еды. На деле оказывается (и пьеса это хорошо показывает), что поколение, следующее за нами, видит в прямых эфирах, соцсетях отдушину – меня никто не понимает, я заявлю о себе, сделаю личную акцию, порежу в прямом эфире вены тупым канцелярским ножом и буду ждать лайки и комментарии. Но все это не является панацеей. В обсуждении читки правильно кто-то сказал об экзистенциальном отчаянии, которое толкает людей, подростков снимать влог, уходить в интернет и делать все это. У экзистенционалистов, скажем Альбера Камю, как автора, эти вещи осознанные, вымученные, холодно психологические. Ужас сегодняшнего положения в том, что подростки мало что соображают, действуют неосознанно и в этом смысле ситуация становится очень страшной. У меня самого растет дочь, поэтому мне интересно, что происходит в голове подростков, и как с этим жить.

Герои пьесы – дети. Но в ходе обсуждения читки зрители много говорили не только о детях, но и родителях. Почему так получилось?

Мне кажется, что пьеса на самом деле про родителей. Там все происходит за кадром. Начиная от Аллы Транс и заканчивая Томой, которая выбросилась с балкона. Герои все время говорят о своих родителях, они очень завязаны на них. Получается, что пьеса о тех самых взрослых людях, которых мы не видим. Эти взрослые совершают, наверное, нельзя сказать ошибки. Но происходит дисконнект между ребенком и взрослыми. Явно это происходит не по вине героя, которого мы видим. Поэтому я говорил о том, что пьеса глубоко психологическая. Здесь важны исходные и закадровые события, важны предлагаемые обстоятельства. Ужасные слова К.С. Станиславского, но здесь они очень важны. Если делать эту пьесу про родителей, получится по-актерски мощный спектакль. Конечно, в определенной форме нужно все решать, ритмичной, как в фильме «На игле» Дэнни Бойла.

Для этой пьесы возможна театральная судьба?

Это пьеса, которую надо ставить. Основное – ее ритм. Если ты поддерживаешь его, то можешь ставить текст как угодно. Это должна быть ритмичная, формальная (в хорошем смысле) история в плане существования актера. Здесь нужна большая работа. Пьесу нельзя сделать из серии быстрого театра. Надо серьезно разбирать все ситуации. Воплотить пьесу можно в репертуарном театре с очень сильной ансамблевой труппой, где актеры чувствуют себя затылком. Таких театров немного. В большинстве театров такой труппы нет. В этой пьесе многое зависит от актеров.

Читка пьесы была сделана очень здорово. Михаил Дурненков назвал читку образцом по энергии и четкости подачи образов. Ничего не потерялось, удалось «рассмотреть» каждый из 82-х эпизодов, даже представить, как некоторые фрагменты сняты на телефон.

Я изначально делал акцент на ритме текста. Мне кажется, в формате читки этой пьесы нужно разбирать не внутренние механизмы (как для спектакля, о чем мы говорили выше), а внешние. То есть необходимо пойти за формой, предложенной автором. Через внешнюю форму, далее мы придем к внутреннему. Что и доказало обсуждение пьесы.

Как вы подобрали актеров?

В читке участвовали двое профессиональных актеров (Кирилл Манаков, Сергей Муравьев) и четверо непрофессиональных актеров – студентов театральной лаборатории «Gogol School» (Ольга Галустян, Зоя Меньшова, Диана Моцонашвили, Катя Новоселова), которые во многом дадут фору профи. Сейчас я делал с ними мастер-классы, а наша внутренняя учебная работа – постановка по пьесе «Июль» Ивана Вырыпаева. Из профессиональных актеров мало кто сможет прочитать «Июль», а они сумели. Трое из девчонок, кто сегодня читал, участвовали в «Июле». Я осознанно пригласил их, предложив теперь прочитать такой текст. Я не стал ничего разбирать. Просто предложил начать читать и одновременно выстраивал ритм. Они услышали интонацию текста. Может, сегодня на читке какие-то провисания возникали, но мы ведь не полтора месяца репетировали, было несколько встреч. На читку больше и не нужно, иначе начнется глубокомысленное копание, а оно тут не требуется.

Как вы относитесь к формату читки пьесы?

У меня двоякое отношение. С одной стороны, это очень хорошо потому, что читка презентует пьесу. Когда читаешь пьесу сам – это одно, а когда слышишь, как говорит актер, – совершенно другое восприятие. Ты можешь прочитать, и оно может не влететь в тебя, а когда прочитал актер, это может зацепить, ты найдешь какие-то моменты, которые приведут к тому, что пьесу захочется увидеть в театре или прочитать еще раз или поставить как режиссер. Поэтому, конечно, читки необходимы. С другой стороны, мне, как режиссеру, все время сложно определиться. В читке режиссера вроде не должно быть, но он есть. Как соблюсти грань непонятно и, мне кажется, нет никакой панацеи.

Но при постановке читки вы себя не ограничиваете?

Я себя никогда не ограничиваю в этом смысле. Здесь я увидел, что нужно сделать так и сделал. В прошлом году на Любимовке мы делали пьесу «Молоко» Екатерины Мавроматис. Я решил, что надо сократить треть пьесы и оказался, в конечном итоге, прав. Катя частично переписала пьесу и сейчас по ней идет спектакль в «Гоголь-центре».

Когда есть актеры, к ним пришел режиссер, они выходят сцену читать публично текст – это уже театр. Этот момент в читке, как жанре, до конца не определен. Режиссер вступает в пространство театра, но при этом должен презентовать текст. Сделать это можно только на абсолютной внутренней чуйке актеров и режиссера.

Читка – пограничный жанр, который требует внутренней интуиции. В ней нет реальных правил. Конечно, есть «хартия» Любимовки относительно читок, но фактически ее никто не соблюдает, потому что это нереально. Как можно не разбирать текст или не интерпретировать его. Когда мы просто читаем текст, мы уже его интерпретируем. Тогда автор должен сам сесть, прочитать и все равно получится уже интерпретация автора – транскрипция в транскрипции. Поэтому читка – это интересная вещь. Правила есть, но как их соблюдать не понятно.

Автор: Маргарита Гриня

Фото: Шамиль Хасянзанов