О читке пьесы «Убийство» Богдана и Олега Перепалец

Конкурсная программа третьего дня открылась пьесой «Убийство» в постановке режиссера Жени Беркович. Авторы Богдан и Олег Перепалец на читке не присутствовали, если и были, то прокрались тайно и потому могли услышать, как собравшиеся гадали, реальные они люди или чья-то мистификация. Конспирологические теории подпитывали разнившиеся сведения о месте жительства драматургов: Барнаул, Санкт-Петербург, Калининград, переезд в Ессентуки.

Пьеса «Убийство» – относительно небольшая, состоит из тридцати семи мелких частей, напоминающих самостоятельные отрывки. Прочитав все, мы узнаем, что делал главный герой в течение одного дня после совершенного с утра пораньше преступления. Место действия – поселок на 10 тысяч человек, а главный герой, 27-летний Богдан официально нигде не работает, но при деле: он барыга, специализируется на мелкой электронике – мобильники, фотоаппараты, ноутбуки. Помимо родителей, сестры и девушки, в его окружении – те, у кого Богдан одалживает деньги: в основном, это мужчины, занимающиеся незаконной деятельностью, от ростовщичества до пугающей 228-й статьи УК РФ.

Режиссер Женя Беркович сумела удивить зрителей еще до начала читки, когда на сцену вышли одни девушки в вечерних платьях. Первый же вопрос на обсуждении касался столь неожиданного решения, и Беркович объяснила, что хотела добиться эффекта отстранения, чтобы никто не увидел лишь бытовую пьесу «из жизни гопников», потому как пьеса совсем не бытовая: в ней есть языковая игра, и даже гопники говорят вычурными фразами.

Ключевое событие, давшее пьесе название, происходит в самом начале и занимает только одну из коротких частей, на которые Богдан и Олег поделили текстовое полотно. В остальных говорится о том, что герой делает после, и именно бытовые действия, их различная трактовка вызвали зрительскую дискуссию.

Шоковое состояние или природная бесчувственность?

Как заметила Женя Беркович, Богдан не стремится сбежать из поселка, напротив, он находится в состоянии аффекта и выполняет «огромное количество разных действий, никак не связанных с убийством», к примеру, приготовление яичницы занимает героя на протяжении доброй трети всей пьесы.

Другой точки зрения придерживается театральный критик Светлана Новикова: по ее словам, уже несколько пьес подряд повторяется мотив немотивированных или слабо мотивированных убийств – они очень легко даются и дешево стоят.

Михаил Дурненков, драматург и арт-директор фестиваля «Любимовка», напротив, считает, что мотив у героя как раз был: Богдан задолжал Лысому, тот давно отравлял ему жизнь, и об их терках все время говорят остальные персонажи. Драматург также поделился своими ощущениями: для него эта пьеса как след самолета, и от других историй об убийстве ее отличает некоторое осмысление с точки зрения морали. Дурненков видит, как главный герой пребывает в состоянии неоконченного разговора с мертвым, который предрек ему мучения от взятого на душу греха, – и от этого возникает ощущение остановившегося времени, ощущение, «когда после взрыва пропадает звук, и ты замечаешь, как разложены на столе хлебные крошки». И еще он видит, как персонаж пытается выйти из этого шокового состояния, что-то почувствовать, но ничего не получается, и поговорить он с Лысым не может – убийство уже совершено.

Состояние героя стало главным предметом дискуссии. В частности, Светлана Новикова указала на поразительную ловкость Богдана, осмысленность его действий в непредвиденной ситуации. А Евгений Казачков, драматург и арт-директор «Любимовки», ответил, что именно в шоковом состоянии человек может делать вещи, которые обычно выше его сил.

Редактор Петр Кобликов нашел, что Богдан – «персонаж, чувственно неуязвимый», и все, что он делает, так это проверяет себя, пытается испытать что-то похожее на вину, но ничего не выходит. «У него нет шока, он убил и пошел дальше, и началось одно, второе, третье, четвертое…» – утверждает редактор. Среди достоинств «Убийства» он отметил композиционную зацикленность, а также метафоричность, к которой в начале читки прибегла Женя Беркович, открыв бутылку шампанского. Саму пьесу Кобликов определил как «послевкусие убийства», которое так и не наступило. 

Режиссер Сергей Чехов оказался в первом лагере: по его ощущениям, Богдан находится под мощным впечатлением от события. Раз он выкапывает труп, просто чтобы доказать тому, что ничего не чувствует, значит, стремление что-то пережить у героя все-таки есть.

Так ли нужен Тарантино?

Монтажные склейки и множественные локации, родовые признаки сценария, а также сами темы диалогов и их построение (зрители вспомнили героев Тарантино с естественными для них разговорами о массовой культуре) – все это навело собравшихся на мысль, что «Убийство» больше подойдет для кино, чем для театра.

Евгений Казачков выразил мнение, что, несмотря на характеристики, присущие сценарию, сами сцены, где люди сидят и много говорят, очень театральны и созданы как раз для постановки. Драматург также подвел итог спорам о языке: «Мне кажется, существует ненамеренный, но преодолимый разрыв между идеей, что человек ищет в себе личность, пытается прочувствовать что-то по поводу убийства другого, и тем, что все герои, которых мы принимает за гопников и преступников, как-то парадоксально раскрываются. У каждого есть черты, вкусы, особенности, предпочтения, и это родовая характеристика повествовательного типа сюжета, где мы наблюдаем за группой людей, следим, обретет человек личность или не обретет. И к такому типу сюжета обычно прилагается не абстрактный язык, а наоборот. На авторскую задумку мощнее работало бы естественное поведение героев, речь, близкая к вербатиму, а не та, которую мы слышим в переводном фильме. В переводе нам кажется, что диалоги в фильмах Тарантино как-то оригинально звучат, но, на самом деле, для американского зрителя они звучат очень узнаваемо. Даже в ремарках сам Тарантино пишет: герой говорит как человек из конкретного района, выросший в определенной семье, и поэтому у него такой акцент. В этой пьесе использован привычный ход: давайте сделаем парадоксально, они будут обсуждать кино, говорить про Шумахера, Джоэла или Михаэля. Но мне кажется, условность здесь не помогает, а «сердцебиение» пьесы, ее мысль и задумка требуют более простого решения – человек переживает этот день в маленьком поселке, там есть разные люди, с которыми он общается, и эти люди не такие, какими кажутся на первый взгляд».

Мнения разделились и среди зрителей, не связанных с театром профессиональной деятельностью: одним пьеса показалась обыденной, другие нашли в этой обыденности очарование, третьи настаивали на том, что ничего обыденного там нет, а все, что происходит – сплошное безумие. Особо везучим даже удалось открыть для себя что-то новое.

Екатерина, зритель: Первый раз я слышу пьесу, которая навела меня на мысль, что убийство может быть началом диалога с убитым, а не его окончанием. Получается, ты становишься пленником человека, хотя пытался избавиться от него.

Пьеса может прийтись по душе или возмутить, но, когда ее так жарко обсуждают, значит, своих пленников она все-таки заполучила.

Автор: Александра Сорокина

Фото: Даша Каретникова