Интервью с Русланом Маликовым

В этом году на фестивале Руслан Маликов был режиссером двух читок: «Кадыр» Анастасии Мордвиновой и «Топливо» Айрата Гайнулина. Двух совершенно разных по формату текстов: монодрамы и «роуд»-драмы. Мы поговорили с Русланом Маликовым, постоянным участником фестиваля с самого его создания, о том, как развивалась «Любимовка», о культуре читок и обсуждения, восприятии текста режиссером и работе над ним в процессе создания спектакля.

Который год уже вы ставите читки на «Любимовке»?

Где-то с двухтысячного.

Я помню еще «Любимовку» с тех пор, когда она проходила в «Любимовке», на круглой веранде. Это было первое посещение. Один из моих педагогов притащил, Алексей Глазунов. Интересное ощущение. Авторы были совсем студентами, мы еще учились.

Потом у «Любимовки» был перерыв порядка двух лет. И с двухтысячного она уже ежегодно происходила.

Где-то тогда же мы стали делать читки. У нас была небольшая команда, мы вместе пришли к «Любимовке» – я, Саша Вартанов. Потом в 2003 году благодаря фестивалю у нас сложилась наша пьеса «Большая жрачка».

Как раз после «Любимовки»?

Да. Как-то так получилось, что сегодня «Любимовка» рука об руку идет с Театром.Док. Хотя она проходила не всегда на его сцене: и в Клязьме, и выездные, загородные истории были еще до возникновения Дока.

Как вы можете в таком случае проследить, какая «Любимовка» была «тогда» и какая она «сейчас»? Как она изменялась? Пьесы, подход режиссеров к читкам.

По поводу пьес сложнее отвечать. Это уже экскурс и сравнительный анализ развития драматургии в России, и другие люди расскажут авторитетнее. У режиссера всё направлено – и я так устроен, если мне понравился текст – на его оправдание. То, что кто-то считает минусом, для меня начинает становиться плюсом и дает неожиданное решение, какую-то информацию.

А сам фестиваль – да, конечно, очень сильно изменился. Марина Давыдова говорит, что это феномен, потому что фестивали как правило «подзакисают». Но у «Любимовки» и не было тупиков, как мне кажется. Был период, когда вырабатывался формат читок, это длилось с 2000-го года, и года 3-4, может быть даже пять. Сейчас, в этом году, в прошлом, сложно найти плохую читку. Все читки сделаны в правильном культурном коде, формате. А было разное: когда из читки устраивался спектакль, когда всё разыгрывалось, или невероятно кромсался текст, очень трактовался, из-за читки не было слышно пьесы.

Так происходила настройка, опытным путем вырабатывались «правила» «Любимовки», которые в большинстве сейчас сохранены. Например, установилось, что обсуждают не читку, а пьесу, автора. На первых фестивалях культура обсуждения постоянно тяготела к таким «милым обсуждениям», и люди порой не решались говорить жесткие вещи автору, которые ему, несомненно, нужны. Он должен их услышать.

Я помню, как договаривались Ковальская, Угаров, Михайлова – кто будет «вредным» на этом обсуждении, кто начнет «мочить». И, соответственно, сразу кто-то вставал на защиту. Это всё устраивалось, чтобы обсуждения не скатывались в елей и на самом деле были конструктивными.

Сейчас «вредных» не нужно, потому что новая волна происходит с приходом Миши Дурненкова, Жени Казачкова и Ани Банасюкевич. Мне кажется, что это мудрое решение Лены (Елены Греминой) и Миши (Михаила Угарова) – передать «Любимовку». Ведь это редко происходит. Все держатся за фестивали, не уступают места худруков в театре. Мы же знаем все эти войны, перестановки, увольнения, скандалы.

От Театра.Док в последнее время «Любимовка» не очень отделима, что тоже, мне кажется, правильно. Потому что Театр.Док – «театр, в котором не играют» – это поиск достоверности, и его догма благотворно влияет на культуру читок «Любимовки». Бережное отношение к тексту для фестиваля важно.

Важно, что сформировалась группа людей, которая участвует в обсуждениях и делает фестиваль, без желания продвинуть по тем или иным причинам какого-то автора, а какого-то затоптать. Абсолютная чистая энергия помощи драматургу – научиться говорить жесткие вещи, научиться говорить критику так, чтобы не закрыть его, а наоборот, чтобы он дальше двигался и мог свои ошибки фиксировать.

А пьесы в программе бывают разные, и фальшивые. Но я вспомнить не могу, чтобы такие отбирались специально.

Как провокация?

Да. По-моему такое было. Но не было, конечно же такого: все считают, что эта пьеса плохая, и давайте ее возьмем, чтобы это показать. Кстати, сейчас Лисовский предлагал обязательно взять какую-то ужасную плохую пьесу.

Вам как режиссеру было бы интересно поработать с такой «плохой» пьесой? Кажется ли вам, что это верно, искать среди такого материала зёрна чего-то нового? Представляется ли это возможным?

Она может быть плохой в том смысле, что в тебе ничего не отзовется. Она может быть несовершенна по конструкции, она может нарушать все законы драматургии, всей трехчастной системы или присутствие действия. Но для меня-то всё равно основное мерило – задело меня что-то или нет. Если хоть какие-то места повели, зацепили, как-то в тебе отозвались, и ты посчитал, что важные или точные вещи в тексте зафиксированы, сформулированы, то это уже повод его делать. С ним уже интересно работать.

«Любимовка» эту честность авторскую сформулировала, и придерживается. И это один из критериев отбора. В пьесе всегда видно и слышно, волнует ли он автора.

И пьесы отражают, что происходит в стране. Это интересно, можно проследить темы. Был наплыв производственных пьес. «Большая жрачка» возникла про телевидение. Были пьесы про менеджеров, когда в стране стала выпускаться армия менеджеров, экономистов и юристов.

Начало 2000-х?

В девяностых, начале 2000-х как раз это и начало происходить. Появилась прослойка, которой до этого не было в стране. Бизнес-корпорации. Появился такой человек как менеджер. Люди стали работать в офисах и там стали возникать определенные социальные проблемы. Потому что европейские, западные правила приживались – или не все приживались – на российской почве. А порой превращались в каких-то каракатиц со всей этой корпоративной дисциплиной, культурой, тренингами. Тогда же возникла песня Шнура про менеджера

Куда двигалась драматургия дальше?

Драматургия стала молодеть. Начала уходить советская ментальность в привычке выражать свое мнение, в умении его сформулировать, освободить. Хлынула реклама в 90-е, были материалы про эти манипуляции государства, бизнеса людьми. Прошло какое-то время и люди научились формулировать более-менее свободный взгляд на вещи.

Молодым это делать проще. Но молодых, пишущих точно и интересно, умеющих что-то схватывать и точно формулировать, порой неожиданно, стало больше.

Если совсем брать от 2000-го, абсолютно точно, что фестиваль помолодел. Потому что залы на «Любимовке» были более возрастные.

Такое же было количество людей? По сравнению, например, с прошлым годом, количество людей в зале растет.

Разная была кривая. Всегда какая-то минимальная критическая масса набиралась. Были фестивали, когда читки начинались раньше. И понятно, что на утренние показы не так густо собирался народ, как на вечерние, во второй половине дня. Но при этом активность все время была.

Да, этот год показал, что Любимовка уже не вмещается в Театр.Док.

И последние годы, это началось еще до новой команды, в какой-то момент стало приходить много молодых людей, и зал стал очень разным. Были периоды, когда собирались – по-цеховому, все «свои», все пишущие, журналисты, и я помню, что даже уровень обсуждения был определенный – Угаров всегда злился, ужасное обсуждение. Некому было обсуждать.

Потом ситуация стала меняться. Ежегодная встреча, вот уже 16 лет происходящая. Когда со всей страны съезжаются люди, большинство из которых ты видишь раз в год во время «Любимовки». Это касается и Паши Пряжко, и всего тольятинского блока, воспитанного Левановым. Он ведь предъявил «Любимовке» и Мишу Дурненкова, и Славу Дурненкова, и Юру Клавдиева. И тогда еще молодые авторы – сейчас в разряде «старичков», мастеров и мастодонтов. Поэтому не все из них в последние годы оказываются на «Любимовке». А какой-то был период, когда «Любимовка», и обязательно эти лица видишь.

Цеховая история?

Да, местами могло возникать ощущение междусобойчика. Никогда «Любимовка» совсем в нее не скатывалась, но порой что-то такое можно было «предъявить».

Зрителю было неинтересно? Или «цеху»?

Нет, «Любимовка» во все свои годы была бы рада такому наплыву людей и такой разношерстной интересующейся публике. Когда-то никто не понимал вообще, что это, что такое читка. Но вода камень точит. Что-то произошло. Возникло поколение, которое передало этот интерес тому, кто помоложе.

Тем, кто рожден в девяностых?

Да. Оно свободнее, самостоятельнее, по-другому работающее с информацией. Инерционность в обществе была сильнее, чем сейчас. Конечно, происходит много всего. Всё равно нами манипулируют и всё равно замечательные люди начинают грызть друг другу глотку из-за Украины. Как на рынке начинают общаться. Всё происходит, но по-другому и меньше.

Всё было махровее. Поэтому такое количество людей – это явный признак. И очень разных людей, не только «цеховиков» и связанных с театром.

В этом году вы ставили читки двух пьес. Какие бы вы пьесы взяли для постановки из этой «Любимовки»?

С каждым годом почему-то происходить такая вещь, что каждую вторую поставил бы. Реально.

Почему так?

«Любимовка» сделала какое-то свое долгое большое дело. С таким количеством и постоянством, что культура текстов повысилась. Вот уже все говорят о том, что начали изживать себя идеальные пьесы. Возникло понятие идеальной пьесы.

Новая «хорошо написанная пьеса»?

Да. Которые вдруг по ощущениям оказываются очень скучными. И начинают возникать неожиданные тексты, работающие с формой. Таким образом и Пряжко возник, он начал работать с языком, с его разложением на атомы. И это тоже задало определенный тон.

Качество тексов, которые витают вокруг «Любимовки», повысилось, и интересно очень многое. В этом году я далеко не на всех читках был, и ещё не всё прочел глазами. Сейчас потихоньку читаю – о, и вот в этом что-то есть, и вот это можно круто сделать.

Это заслуга отборщиков. Каких-то тухлых текстов не появляется. Совсем уж так не интересных бездарных.

И на обсуждениях многие авторы делают для себя открытия, что можно с текстами работать, что они не совсем закончены, что и с режиссером можно работать дальше. Что-то менять, что-то домысливать, формулировать.

Очень интересно куда и как будет выливаться это возникновение пьес не в классической парадигме: драматург написал текст, его заметил режиссер и этот текст взял. А когда начинает задумываться спектакль, еще нет текста, собирается команда. С режиссером, с драматургом, с заинтересованными актерами, с художником. Всё обсуждается, драматург начинает выдавать в ответ на этот процесс текст. И текст происходит. В документальном театре этого очень много было. Когда спектакли репетируются, и параллельно возникает текст.

«Любимовка» не только драматургия, но и коммуникация с драматургом?

Абсолютно. Это невероятно важная часть многих драматургических фестивалей. Но «Любимовка» первой начала постулировать и придерживаться этого. И одной из задач для себя формулировать именно столкновение. Чтобы столкнулись и пообщались режиссер, драматург, и актеры. Происходит «размыкание» творческого человека, драматурга. Когда он понимает, что много разных форм. Много разных языков, ходов и возможностей. Насколько они широки.

Анна-Мария Апостолова