Интервью с Александром Вартановым

Режиссёр кино и театра, актёр, сценарист и просто хороший человек Александр Вартанов рассказал о фестивале Любимовка, тысяче долларов за минуту киноплёнки, своём новом фильме «Дачники» и гражданской позиции.

Александр, Вы начинали с журналистики, потом перешли в плоскость театра, а последние годы больше работаете с кино. Чем для Вас являются театр и кино?

Я с детства хотел работать с кино, просто это было совершенно невозможно во времена моей учёбы. На пятом курсе журфака, когда там уже ничего особо не требовали, я параллельно поступил во ВГИК. Внаглую пришёл во вступительную комиссию со школьными бумажками, с копиями, мол, ничего не знаю — после школы нигде не учился. И они меня взяли. Но тогда снимать кино было невозможно: не было никаких этих цифровых камер, ничего. Это было сразу после кризиса 1998 года. Ни у кого в стране не было ни копейки денег, и учебные фильмы снимались из расчёта приблизительно 1000 долларов за минуту, если вдруг у тебя не было бюджетного оператора, которому давали бесплатную плёнку. А тысяча долларов в 1999-2000 годах — это было не то же самое, что тысяча долларов сейчас. Это была просто невозможная сумма. Молодые ребята были дико счастливы зарабатывать по 150-300 долларов в месяц, и собрать 10 тысяч долларов, чтобы снять десятиминутный фильм, было просто невозможно. И когда в какой-то момент я понял, что это бессмысленно, что я могу отучиться во ВГИКе и ничего не снять, что в итоге и произошло с большинством моих однокурсников, которые защищали свои дипломы на бумаге, я прикрепился к группе своих знакомых ребят, которые в подвальном театре что-то там делали. Это были выпускники Института культуры, которые в подвале на проспекте Вернадского ставили спектакли. Сейчас это помещение уже не сохранилось, ничего этого нет. А потом мы с ними стали расти, стали узнавать, что можно делать, какие есть театры для молодых, и сначала попали в Центр к Казанцеву, и уже Казанцев отправил нас на Любимовку. Так мы впервые оказались на Любимовке в 2001 году. Потом стали проводиться первые семинары по документальному театру. Тогда ещё не было никакого Театра.doc, были только семинары, где учили, что такое документальная драма, как её делать, приезжали иностранцы обмениваться опытом, да и без иностранцев сами пытались разбираться. Практически все ведущие драматурги того момента: Ксения Драгунская, Лена Исаева и прочие, пробовали себя в документальной драме, все что-то делали, всех это дико заразило, и в 2003 году возник Театр.doc. Но для меня театр всегда был заменой кино из-за технической невозможности его снимать. И как только появились цифровые камеры, как только снимать кино стало возможно не только на плёнку, и всё это стало стоить не таких огромных денег, я понемногу стал в эту сторону уходить. Сейчас ситуация противоположная: с кино большие проблемы, даже когда снимаешь его за свои деньги. Потом всё равно не находишь прокатчиков и так далее, потому что люди то ли не хотят, то ли боятся, то ли не умеют. Хотя, может быть, просто у меня фильмы говняные — тоже вариант (смеётся). Но, в любом случае, сейчас я думаю над тем, что, возможно, имеет смысл вернуться обратно в театр хотя бы на время.

Для фестиваля Любимовка Вы уже ветеран, и сегодня прозвучала очередная читка, которую Вы сделали. Что заставляет возвращаться к этому снова и снова?

Нина Беленицкая чудесно написала у себя в Фейсбуке, что на Любимовку ходят обниматься. Во-первых, это люди. Очень много, конечно, новых лиц. Очень много людей, которые уже по несколько лет участвуют в Любимовке, а ты их впервые видишь, потому что уже сменилось поколение. Но всё-таки есть ещё люди, которых ты знаешь и с которыми ты ходишь обниматься — и твои ровесники, и постарше. Во-вторых, мне нравится формат читки. Ты делаешь всё то же самое, что и при режиссуре чего-то большого и настоящего, но только за два-три дня в очень концентрированном виде, и получаешь быстрый результат, который зачастую вполне тебя удовлетворяет. Радость, удовольствие, счастье, повышается уровень серотонина или чего-то там такого (смеётся). Я несколько лет не ходил на Любимовку, последнюю читку я делал два года назад, в прошлом году вообще не был. А в этот раз я отбарабанил прямо все дни фестиваля. И выяснилось, что это очень здорово, я узнал много новых драматургов, артистов, с которыми я никогда не работал. Не обязательно даже молодых, это и актёры среднего поколения, сорокалетние люди, но я просто их не видел раньше, а они появляются, появляются, появляются. Это колоссальная фабрика по переливанию крови.

Миша Дурненков подобрал интересное определение — «насос».

Да-да. Это реально какой-то насос. Я уже массу людей занёс к себе в заметки, что в случае чего с ними можно работать. Это фантастическая ярмарка, на самом деле. И я повторюсь, что это не обязательно молодые актёры, я сегодня в читке у Угарова, например, увидел актёра Евгения Коряковского, и был просто сметён им. Я знаю этого актёра, я видел его первые работы в кино, но вот сейчас я его увидел заново в абсолютно новом качестве. И это дико круто, потому что это такая выставка-продажа.

Как Вас нашла пьеса «Веранадеждалюбовь»? Это был Ваш выбор или кто-то из ридеров её именно Вам посоветовал?

Нет, сейчас ты ничего не выбираешь. Новая команда в составе Жени, Миши и Ани придумала новую систему. Раньше режиссёрам высылали много пьес, может быть не все, но прямо много. Вряд ли кто-то, конечно, читал все пьесы, обычно было так: в первую очередь начинаешь тыкать в знакомых драматургов, потом — в интересные названия, и на какой-нибудь пятой-шестой пьесе говоришь: «О, давайте! Вот это моё, можно я буду делать это?» А сейчас ребята из новой команды придумали такой ход, из-за которого я с ними в какой-то момент даже немного ругался, но сейчас подумал, что, наверное, они правы, и это хороший эксперимент. Теперь они, зная тексты и режиссёров, сами придумывают какие-то неожиданные комбинации: например, могут дать пьесу маститого драматурга абсолютному новичку, которому она никогда бы не досталась, потому что эту пьесу забрали бы себе более статусные режиссёры. Или, напротив, пьесу абсолютного новичка очень опытному человеку, который не обратил бы на неё внимания, потому что ему ничего не говорила бы эта фамилия и так далее. В общем, они придумали вот такой метод. Фактически они высылают тебе одну пьесу, а дальше ты должен сказать: да или нет. Сначала мне выслали не эту пьесу, и я на правах старика немного поскандалил и повредничал, мол, дайте мне ещё какой-то вариант. А «Веранадеждалюбовь»... Просто мне в какой-то момент уже стало неприлично торговаться, и я сказал: «Окей, давайте вот эту». Я говорил сегодня драматургу, что при первом прочтении пьеса производит шоковый эффект, то есть сначала кажется, что это прямо адский треш. А потом начинаешь вчитываться, репетировать, и вот сегодня, когда я её слушал уже на показе, так вообще кажется не трешовой, а просто очень нежной, грустной, печальной пьесой. Ну да, героини там мастурбируют и убивают, но это не отменяет того, что это нежный, печальный и очень любопытный текст. Вот такое у него странное свойство, в него надо было врасти. Не было такого эффекта, что раз — и понравился сразу. Но в итоге я очень рад, что мы это сделали.

Давайте вернёмся к кино. Есть несколько проектов, которые Вы делали за свои деньги: удивительный «Собиратель пуль» с плеядой известных режиссёров и актёров, вплоть до Шнура. И второй: «Blueberry fields forever», который находится на постпродакшне.

Нет, он уже по-русски называется «Дачники» и уже сделан. Мы его показали на фестивале «Движение» в Омске — это очень крутой фестиваль молодого кино, который проходит там уже чуть ли не в пятый раз, его курирует Артём Михалков. Мы там получили кучу призов, потом нас ещё показали даже в Выборге. Я очень сомневался, что выборгскому фестивалю нужна эта картина, но они сказали, что ничего не боятся и готовы предъявить выборгским интеллигентным старикам это наше бешеное кино. То есть этот фильм не на постпродакшне, а уже есть.

То, что хочет сказать Александр Вартанов, мы можем увидеть именно в этих фильмах?

Да я ничего особо не хочу сказать. У меня нет какой-то платформы. Есть режиссёры-интеллектуалы, с какой-то своей платформой, очень яркой гражданской позицией, которая всегда видна в их фильмах. Я не хочу сказать, что у меня нет гражданской позиции, но я не думаю, что она очевидна из моего кино. В общем, есть режиссёры с платформой, а мне просто нравится истории рассказывать, поэтому я не могу сказать, что что-то настоящее, а что-то нет.

Раз уж Вы упомянули гражданскую позицию. В 2011 году Вы выступали с поддержкой митинга на проспекте Сахарова. Как Вы думаете, оглядываясь назад и анализируя нынешние события: протестное движение тех лет к чему-то привело или в итоге это оказалось бессмысленным?

Ни к чему это не привело тогда. Но ведь и ребёнок, когда учится ходить, встаёт и падает. Или езда на велосипеде тоже — садишься и падаешь, особенно, если уже во взрослом возрасте. Но это же не значит, что не надо продолжать. Просто это всё было так странно, абсолютно ново для того поколения, которое не принимало участия в событиях 91-93 годов. Надо было продолжать, конечно. И я думаю, что... Вообще, х** знает, это такой сложный вопрос. Я думаю, здесь столько факторов, что невозможно сейчас, сидя на бордюрчике, что-то такое сформулировать. Там миллиард слагаемых: почему это всё началось, почему это всё потом сдохло. Ужасно жалко, что так закончилось, но я думаю, что это не напрасно и что должно было что-то общество поднять, ведь не может всё это продолжаться бесконечно.

Юрий Шехватов