Интервью с Машей Конторович

«Какая биография, мне всего 22 года», - смеется драматург, ученица Николая Владимировича Коляды, главный администратор центра современной драматургии в Екатеринбурге (ЦСД). А потом весело рассказывает совершенно невероятные вещи о жизни, литературе, театре, математике и Эйнштейне.

Ты, говорила, что училась на физмате...

Да, в школе я очень серьезно занималась математикой. Училась в специализированном лицее при университете (СУНЦ УрФУ). Я из семьи математиков. Мой прадед организовал кафедру алгебры и геометрии на Урале, его жена – физик. Дедушка по первому образованию – геофизик, по второму – математик. Я из очень интеллигентной семьи, полная антиколядовщина.

Тогда как возникли театр и драматургия?

Папа закончил театральный институт и всю жизнь работает звукорежиссером. В детстве меня заставляли много читать. К нам домой приходили ученые и папины знакомые, песни пели, на гитаре играли, что-то обсуждали. Меня всегда учили чему-то. Я думала, что все люди очень умные и интересные. Когда в школу пошла, со сверстниками не общалась. Мне было странно, что они такие глупые: не умеют писать, считать, а я уже умножение знала. Больше всего разочаровывало, что взрослые тоже не всегда бывают умными. Я привыкла на старших опираться, а в школе столкнулась с совершенно обратным.

Когда начала писать?

В 16 лет все что-то пишут. У нас дома были открытки, на которых я записывала какие-то свои мысли, впечатления о жизни. Я их прятала, боялась, что мама заругает. Она, когда случайно нашла, сказала: ну, неплохо. В лицее учительница заставляла писать такие странные сочинения. Например, от лица школьной двери, от лица сахарницы, снега, семейной реликвии. Нас заставляли ставить себя на место предмета и вкладывать в него мысли, а не просто рассказывать впечатления «как я провел лето». А по литературе в лицее были тройки. Я не понимала, что с ней делать. Мне было не очень приятно читать что-то, складывалось ощущение будто я за людьми подсматриваю в замочную скважину. Зачем подсматривать за чужой жизнью? У меня своя есть - теоретическая алгебра!

А спектакли как воспринимала в школе?

В школе в театр не ходила, даже с классом. Родители знали изнанку театра и не хотели, чтобы я попала в эту среду – хотели, чтобы стала приличным человеком. Но не сбылось. В 15 лет я попала в Коляда-Театр на спектакль «Амиго».

Серьезный спектакль для первого похода в театр после долгого перерыва.

Я все поняла с первого действия! Просто пазл сложился. Подростковая хаотичность в голове, когда у тебя куча мыслей, эмоций, постоянно все меняется, перепады настроения. А тут мир стал ясен, понятен и оказался таким невероятно красивым. Я сидела в фойе Коляда-Театра и понимала – отсюда никуда не уйду, здесь мой дом. Сразу на математику забила, стала читать пьесы Коляды, ходить в театр. Денег не сильно много было, но я копила. Скапливалось на билет, сразу бежала в театр. Смотрела Театр в бойлерной. После «Амиго» стала читать блог Николая Владимировича. Он невероятный человек! Все что я знаю в театре, вся моя любовь к людям, слову, тексту, русскому языку - это Николай Владимирович. Если бы не он, я бы этим никогда в жизни не занималась.

Расскажи, как проходила учеба у Коляды.

Учить кого-то глупо, мне кажется. Николай Владимирович просто что-то рассказывает. Бывают семинары, когда мы сидим, разговариваем и это невероятное обучение. За мою жизнь было много преподавателей, но столько информации, столько полезного я ни от кого не вобрала. Николай Владимирович дал больше всех. Он заражает своей любовью к людям, любовью к миру, жизни, к каждому маленькому человечку, извалявшемуся в грязи. Он, правда, солнце русской драматургии, приходит и все собой освещает даже когда злой, ходит и всех ненавидит, ругается, что мы стулья ломаем и репетируем ночью.

В 15-16 лет ты смотришь в бойлерной спектакль «Клаустрофобия»...

Самое время чтобы смотреть! Совсем не рано. Все цензы 16+, 18+ – бред полный. Абсолютно все воспринимаемо. Просто в разных возрастах по-разному. Я в детстве все понимала. Меня родители водили по разным спектаклям, смотрели со мной фильмы, не было: ой, ты не поймешь, нельзя тебе такого. Наоборот. Все надо смотреть, вбирать. Когда ставишь ребенку, подростку шоры, дальше человек будет продолжать их себе ставить: ну, это не для меня. Есть момент, что человек не готов к чему-то. Значит, он сам так решил для себя: буду смотреть «Гамлета» только в бархатных штанишках, а «Гамлета» в грязи не буду смотреть. Например, моя пьеса «Б**дь». Там жанр: «Пьеса о том, как сильно я люблю свою бабушку». Но я никогда не покажу пьесу своим родителям, бабушке. Потому что бабушка считает, что нельзя в театре материться, что театр – это что-то святое.

Как выбрала такое название для пьесы – «Б**дь»?

Прекрасное слово. Очень красиво звучит. Это не грубость, а пиар ход. Я как главный администратор, считаю, что на афише должно быть слово, которое потянет людей покупать билеты. Это единственное, что мной руководило. На самом деле, я дописала пьесу, потому что грешно пропадать пьесе с таким названием. Не смогу другую назвать таким же словом. Хотелось бы, чтобы пьесу кто-то поставил и не раз. Я старалась сделать комедию. Персонажи не могут разобраться в своих отношениях, они в одной квартире замкнуты и бегают, что-то пытаются решить. Своеобразная комедия положений. Она должна идти в театре. Люди приходят в театр, чтобы развлечься, почему нет.

Могла ли драматургия быть мимолетным увлечением?

Моя бабушка всегда говорила, что ты можешь быть кем угодно, хоть дворником, но ты должна делать свое дело лучше всех. Ты должна его настолько любить, чтобы это реально было твоей жизнью, чтобы ты потом в будущем не жалела, что не то выбрала. Конечно, хочется, чтобы дело было и денежное. Но в первую очередь важно, чтобы оно тебе нравилось, потому что жизнь – одна и если ты ее потратишь на нелюбимой работе, проживешь ее в нелюбви, то зачем она тебе была дана? Надо ходить и любить каждого муравьишку, тогда все по кайфу будет. Будет хотеться жить вечно! Эта тяга жить вечно оттого, что ты любишь все вокруг и это заставляет работать, писать, ходить в театр, смотреть абсолютно все! Она заставляет меня сутками проводить в театре, сидеть на телефоне, писать пьесы! Просто театр меня зацепил. Если бы меня зацепило что-то другое, я бы чем-нибудь другим занималась. Возможно, если бы не было ЦСД, я бы не работала в театре.

Ты бы, наверняка, что-то придумала.

Да. Например, в 11 классе в лицее я организовала кружок. Ставили спектакли, пытались актерские тренинги делать. Я сама же ничего не понимала, просто ходила в Коляда-Театр, читала пьесы современных драматургов. Учеников Николая Владимировича в первую очередь. То, как он отзывался о московских драматургах, даже не вызывало желания их прочитать. Единственное, я смотрела «Кислород» Ивана Вырыпаева в 16 лет и тогда мне показалось это чем-то невероятным.

На что обращаешь внимание в пьесе, которую ты читаешь?

Чтобы было видно человека, а не выпендреж. Выпендриваться можно бесконечно. Напридумать кувырков с текстом, делать пьесы из картинок - что угодно! Я составлю фантики и скажу, что это пьеса. Но это будет мой выпендреж, концепт-арт. И что? В центре любого произведения должен быть человек.

А когда ты пишешь?

Мне очень важна структура в пьесе. Эйнштейн говорил: та формула верна, которая красиво выглядит. То же самое с пьесой – если она красиво выглядит и по структуре все хорошо, то она правильная. Когда пишу пьесу, я играю в игру: выстроить персонажей, пустить их в поле, они там бегают и разбираются. У них большой мир, в этом мире мне надо так выстроить им заслонки, чтобы они бегали – как я хочу. Такая игра в пятнашки с персонажами. Но свои пьесы разбирать не умею. Мне говорят: ты такой прием тут используешь, здесь еще другой. Я просто сажусь и пишу, не думаю о приемах. Сначала краткий синопсис себе пишу, затем пьесу. Быстро пишу: от 4 до 20 часов в общей сложности занимаюсь пьесой. Не могу дольше, скучно становится. В чужих пьесах – да, смотришь, как она построена, задумываешься.

У тебя всегда интересные ремарки.

Для меня очень важно прописывать ремарки. Делала инсценировку для музкомедии и точно знаю, что никакие ремарки им не нужны. Но я их обязательно прописывала, для себя, потому что считаю, что они очень важны. Это мой голос в пьесе. Голос некого персонажа, который стоит и наблюдает, что-то привносит, играет и рассказывает. Если он будет очень серьезный, то будет неинтересно. Поэтому я стараюсь разбавить текст легким взглядом, но, мне кажется, легкость эту не все понимают.

Читки «Любимовки» очень отличаются от читок в Коляда-Театре и ЦСД.

Очень. Мне больше нравятся читки у Коляды. Они более живые. Здесь иногда возникает ощущение: пригнали артистов кнутом, они сидят и читают, и не понимаешь, что происходит. Не всегда, конечно. Но бывает, я думаю: наши артисты прочитали бы по-другому. Обязательно костюмы, продумать образ, каждый артист проработал текст. Мы не долго репетируем. Мы вообще быстрые ребята – каждый месяц по две-три премьеры и при этом очень качественные! Сначала пьесу вместе читают, иногда придумывают декорации. После репетиции артисты сами сидят и пробуют по-разному прочитать какие-то фразы, слова. Идет серьезная работа с текстом. Артисты пытаются понять, что происходит в тексте, чтобы раскрыть его больше и не закрыть текст режиссурой. Презентуется именно пьеса.

Может показаться, что костюмы и такая проработка – это уже почти спектакль.

Совсем нет. Прелесть театра в том, что он складывается из многих кубиков в единое целое. Работа драматурга – маленький отдельные недокубик; работа режиссера – еще один недокубик; работа актера; зритель; помрежы, цеха – все отдельные кубики, которые собираются в единый хороший кубик. В этом прелесть театра. Любой другой вид искусства не собирается так. Читка показывает сам текст, который трудно увидеть, просто прочитав его. Даже драматурги другими глазами смотрят на свои пьесы, послушав читку. Если бы пьесы были такими же полными как романы, их бы печатали в книжках, но этого же не делают. Например, «Войну и мир» играть не надо, чтобы презентовать текст. Наоборот, это лишнее. Я смотрела инсценировки, но они хуже книги, не передаются полутона. А пьесы, их надо уметь представить.

Что бы ты хотела сделать в будущем?

У меня много задумок. Я бы хотела единую театральную корпорацию. Например, есть театр, который активно развивается. При нем делаем студии, где занимаются художники, снимается кино и т.п. Взращиваем ребят. Дальше появляется курс, направляем его на периферию и там они делают свой интересный театр, развиваются и так дальше. Еще делать театральные школы, чтобы взращивать детей с маленького возраста. Ведь балету или музыке детей учат с малых лет, так же нужно и с драматическим искусством – с малых лет учить артиста, режиссера, драматурга.

Текст: Маргарита Гриня

Фото: Дарья Аксёнова и со страницы героини в Facebook