Интервью с Алисой Кретовой

Мы встретились в режиссёром в театре «Практика» во время перерыва в репетиции. До спектакля – час. Она выбегает со сцены прямо в костюме, говорит, что переживает за спектакль, внимательно склоняет голову, готовая отвечать на вопросы.

Почему вы решили заниматься режиссурой?

Не могу сказать, что «я решила заняться режиссурой», это произошло в один момент – мне предложили, а я не отказалась. Не могу пока ответить на этот вопрос, и боюсь, что если я отвечу себе на него, то всё закончится. Тогда я расстроюсь. Я пока что не знаю. Мне просто нравится разбирать текст, складывать ребусы и решать загадки. А в современной драме, в современных пьесах обычно есть, что порешать – такое уж мы поколение. И пока у меня получается.

Давно ли вы знакомы с фестивалем Любимовка, какое место занимает он в вашей жизни?

С фестивалем я знакома давно, поскольку я актёр, и раньше всегда была приглашена почитать. В этом году, в связи с тем, что я выпустила спектакль и все вдруг узнали, что я режиссёр, мне было предложено сделать две читки. Не знаю, какое место в моей жизни занимает Любимовка… я хотела бы, чтобы занимала больше, чем сейчас, ведь ходить на все читки времени не хватает.

Чем вас привлекает работа с материалом именно на этапе читки? Насколько для вас важен этот этап в постановке спектакля? Ведь ваша задача на фестивале – не поставить спектакль, а правильно понять, разобрать пьесу, подобрать артистов. Это сложность для режиссера – остаться на этапе читки, не придумывать больше?

Не могу сказать, что в этом есть сложность, потому что, во-первых, ты должен понимать задачу, которую выполняешь. Во-вторых, на мой взгляд, на Любимовке не все тексты такие, чтобы «О боже, мне так понравилось!» Ты просто берёшь и читаешь, лично я это делаю интуитивно. Думаю, здесь вообще можно взять любой текст, совершенно любой, ты не знаешь, будет он хороший или плохой – неважно, потому что читка нужна как раз для того, чтобы разобраться, нравится ли тебе текст, можно ли его поставить. Читки – самое важное, за застольный период ты можешь так все разобрать, погрузить артистов, что потом не нужно будет ничего и придумывать. Оно само родится, если произойдёт правильное подключение к материалу, если случится его надобность в жизни режиссера, артистов. Это интересно, и это бывает самый ошибочный период; здесь главное не вафлить, не думать, что если ты работаешь только с текстом, то это лёгкая задача. Она сложная, а дальше уже проще, потому что в тексте всегда все есть. Это то правило, которым руководствуюсь я. Даже если мне тяжело и непонятно. Если ты не поспешил, уделил внимание даже, казалось бы, мелочам, то должно все сложиться. ДНК должно появиться. Например, пьесу, которую мы сейчас делаем, мы читали две недели. Мы очень долго разбирали каждое слово, каждое предложение – откуда оно появляется, искали мотивацию, по школе. И самое интересное, что школа, придуманная давно, очень хорошо работает в новой драме, даже чуть больше там, где меньше пояснений, меньше логичного, больше алогичного, основанного только на чувствах.

Удалось ли вчера отчитать пьесу так, как было задумано? Справились ли актеры с поставленными задачами?

Я работаю с одной и той же командой, с «мастерской Брусникина». Я не знаю, хотела ли бы я на данном этапе поработать с кем-то ещё, потому что пока я уверена в том, что делаю, когда работаю с теми людьми, которых я знаю. Дело не в том, что я кого-то боюсь, просто я этих ребят еще не знаю настолько, чтобы говорить «все, здесь уже не интересно». Люди имеются свойство открываться, меняться, расти или деградировать, что самое забавное. И я понимала, кого я беру, какой из этого должен получиться результат. Но я не знаю, что закладывал автор, как хотела это видеть она. Для меня в идеале – материализовать то, что было в голове у автора. Вот он материализовал это в буквы, а мы – в визуальное воспроизведение. Я не до конца решила этот ребус.

Да, вчера на обсуждении вы сказали, что пьеса «Рыбка» – эмоционально сильная и что во многом она – сложный ребус для вас. Взялись бы поставить такой ребус в театре?

Да! Я сегодня обсуждала это с мастером, но, мне кажется, это очень дорого будет, потому что, там много визуального аттракциона. Автору, условно говоря, приходит видение, аллюзия, когда я смотрю на одно, вижу другое, и все накладывается. Процесс это понятный, я тоже была подростком, возможно даже все ещё им являюсь, и я понимаю эти моменты. Точнее, сейчас это от меня уже немного уходит, зато появляется трезвость тех ощущений, их оценка. Думаю, это можно сделать. Я не говорю о гигантском спектакле в плане мысли или количества людей, но гипертрофированность восприятия в подростковом возрасте, когда маленькая проблема кажется гигантской – это то, что на сцене можно интересно показать. Но если делать, нужно искать финансирование и очень круто это ставить, за всех подростков, которые страдали. Я с иронией это говорю, но действительно так считаю, потому что в этом возрасте самое главное знать, что кто-то тебя понимает.

Какую цель преследуете, ставя спектакль?

Чтобы не было театра.

Вы в режиссуре консерватор или модернист-революционер?

Если говорить честно, то я бы хотела услышать, кем являюсь, от кого-то, кому я доверяю. Пока что сама не понимаю. Я назвала бы себя реалистом. Конечно, я люблю какие-то театральные ходы, но в основном преследую документальность, хотя часто делаю абсурд. Очень люблю хореографию, особенно современный балет, даже больше, чем театр, ведь за счёт абстрактности он более информативен – каждый может понять, увидеть своё. Основная моя цель – создать документальный звук или визуальное воспроизведение, так, чтобы не было диссонанса между тем, как это бывает на самом деле и тем, как я пытаюсь воспроизвести это на площадке. Мне нравится, чтобы все было по-настоящему. В театре же не всё по-настоящему. Поэтому сейчас я придумываю, кто я. Не новатор, потому что я мало знаю, но и не консерватор, потому что мне не очень нравится театр таким, каким он зачастую бывает.

Читаете ли вы современных драматургов? Почему, по-вашему, сегодня нужно ставить новые пьесы?

Да, я читаю современных авторов. А зачем ставить... Должен сложиться пазл, когда ты действительно понимаешь, зачем ты эту пьесу берёшь. То есть не вообще зачем современная драматургия в театре, а конкретно ты и этот материал с тобой. ты его нашел и «понимаешь, что хотел сказать автор» и что хочешь сказать ты. Если все складывается – нужно ставить, и неважно, современный это материал или нет. А если ты берёшься делать то, чего ты вообще не понимаешь или ты смеёшься над этим, или ты лишь мечтаешь об этом, но с тобой этого не было, то не уверена, что это стоит делать.

Что сегодня хочет от театра зритель?

Понятия не имею, это очень большая загадка: зачем появился театр? Это же ритуал был в своё время, связь, общение, и зачем сейчас ходят люди в театр, я не знаю. И именно это мотивирует меня не быть консерватором, не сидеть ровно, а каждый раз проверять зрителя – зачем он пришёл, работает «театр» или нет. У меня все время остаётся свободное место для галочки или минуса в этой графе, потому что я не знаю, зачем я занимаюсь театром. Я, конечно, могу сказать, что больше ничего не умею или что-то ещё, но, возвращаясь к первому вопросу, если я узнаю – зачем, мне придётся манипулировать, а это уже бизнес, и тогда уйдёт что-то важное. Наоборот, в этом-то и смысл, что мы не знаем, зачем люди ходят в театр, и, пытаясь найти ответ, пробуем разное. Ты же растешь или стареешь и уже не можешь делать так, как делал раньше, такого не бывает. И зритель меняется. У каждого своя причина, поэтому приходится искать. Я пытаюсь найти ту формулу, которая отвечала бы разным людям на их разные вопросы. Нужно отказываться от формы или какого-то шаблона, стандарта. Да, наверное, если я найду ответа на эти два вопроса: первый и последний, то мне нужно будет заниматься чем-то другим?

Анастасия Князькина