Интервью с Кириллом Вытоптовым

Неподдельный интерес зрителей «Любимовки» к состоявшейся 4 сентября читке пьесы Полины Бородиной «Варвары» преображался в рассыпающиеся по залу реплики и вопросы исполнителям, уверенно тесня рамки плотного расписания фестиваля. Мы немного раздвинули временные границы и после обсуждения поговорили с режиссёром Кириллом Вытоптовым о его работе с материалом, герое «из сегодняшнего дня» и многочисленных путях развития современной драматургии.

Кирилл, как Вы работали с текстом, актёрами?

Привычным образом прочитали пьесу, говорили о ней, попробовали понять, что в каждой сцене является главным, чтобы у актёров, которые большей частью были непрофессионалами, создалось тематическое ощущение, о чём каждая сцена, возникло понимание, как технологически прочитать текст, чем отличается диалог от монолога, способ подачи. В процессе работы было много вопросов, связанных с существованием, потому что это всё-таки не игра, а именно чтение, но чтение очень осмысленное с точки зрения идеи.

Возникали ли в процессе работы с текстом идеи, претендовавшие, скорее, на формат эскиза, нежели читки?

Если бы было бесконечно много времени, стремление к созданию эскиза, конечно, возникло бы. Ведь чем больше вникаешь в текст, тем больше хочется попутно играть. Здесь же нужно было всё-таки удержать себя и в руках, и в рамках чтения.

Тема свободы-несвободы – есть ли для Вас она в тексте Полины?

Если только в том смысле, что человек свободен в своём стремлении стать более эмоциональным, научиться рефлексировать. В том, что это право есть у каждого, и, если человек захочет, он может это право реализовать. Но для меня эта пьеса, скорее, о человеческом преображении. Понятно, что если мы говорим о том, что эта пьеса похожа на пьесу «Пигмалион», важно понять, насколько много дано в ней точек развития. Потому что у Бернарда Шоу мы видим конкретные занятия профессора с девушкой, и процесс становления явлен на наших глазах, а здесь, как верно замечали все высказывающиеся на обсуждении после читки, процесс находится где-то за пределами: мы видим только результативные точки, и, если в целом говорить о том, что человек развивается, общаясь с искусством, то подобному развитию уделено мало времени внутри пьесы. На это ведь иногда целая жизнь уходит – на то, чтобы понять искусство и хоть как-то преодолеть собственную внутреннюю тундру. За столь же короткое время, думаю, невозможно научиться понимать искусство. Однако попытаться немного разобраться в себе и отрефлексировать своё сегодняшнее самочувствие, – что и случилось с героиней, – это возможно.

Иначе говоря, в самой пьесе заложен момент «нестыковки»: мы видим героиню, уже скакнувшую на некий этаж, но не видим процесса прыжка. Отсюда сразу возникает чувство не недоверия, конечно, но дисбаланса, так как я понимаю, что передо мной разворачивается некая преждевременная ситуация. Но тот финал, который в «Варварах» есть, когда героиня разговаривает сама с собой и просто проговаривает для себя определённые вещи, осознавая, что с ней произошло в связи со смертью мужа, – это и есть, думаю, та ценность, которую можно обрести за столь краткое драматургическое время – ведь не годы же в пьесе проходят.

В целом я считаю, что пьеса очень талантливо написана «по ткани» и вызывает желание работать с собой. Говоря же о ткани языка, в процессе работы с текстом, становится уже не важно, реалистична она или условна, говорят так в жизни люди или не говорят, – есть в языке определённая музыка, и это подкупает.

Обращаясь к сегодняшнему дню: Кирилл, можете сказать, что есть для Вас современная драматургия и «Любимовка»?

Современная драматургия развивается по многочисленным путям. Я не могу сказать, что очень много читаю современных текстов и досконально в этом разбираюсь. Думаю, что одно интересное направление сейчас связано с поиском нового героя, новой ситуации и, может быть, проблематики в современных условиях. Другое направление связано с тем, что драматург отменяет себя как некто главный, как тот, кто диктует условия, – он становится человеком, стремящимся раствориться и преподнести текст, который неавторитарен, а ты уже сам должен ощутить, как работать с этой драматургической реальностью. В этом смысле это очень непохожие направления, и мне совершенно непонятно пока, как работать со вторым. Было бы, конечно, чрезвычайно интересно попробовать. На «Любимовке» же я, как правило, ставлю тексты, которые так или иначе имеют отношение к реальности, тексты, где угадывается бытовое начало и есть хотя бы какие-то зацепки. Знаю, что сейчас очень много текстов, которые совершенно невозможно вскрыть привычным ключом, и мне это нравится.

Как Вы чувствуете сегодня театральную ситуацию и зрителя?

Думаю, сегодня провокация – она заложена в самом зрителе. Не надо даже иногда долго «теребить» – настолько люди уже сами готовы спровоцироваться и пойти в некую ответную драку. И это есть часть сегодняшней ситуации. На самом деле, очень сложно ответить на этот вопрос в двух словах... Когда актёры сегодня готовы отказаться от себя во имя театральной идеи и, вместе с тем, остаться там, – вот это очень важно. Потому что сегодняшний театр требует определённого умения актёра отойти, отодвинуться. Точнее, присутствовать, но вместе с тем понимать, что многое зависит не только от него, понимать, что спектакль воздействует на зрителя через самые разные каналы, внутри которых актёрская игра – это один из важнейших, но всё-таки не единственный источник информации. Нужно понимание того, что очень многое происходит сейчас в самом зрителе, что порой, действительно, необходимо крайне мало средств для пробуждения его чувств. Человек привыкает к тому, что видит что-то на подмостках, что ему дают ту или иную реальность, которая не требует от него никакой работы. А сейчас – да, театр способствует тому, что непосредственно внутри наблюдающего зрителя происходит работа, и те реальности, который он сам себе создаёт в процессе, – это и есть смысл происходящего на сцене действия. Сегодня важно понять, как правильно организовать работу зрительского восприятия. Вот в этом этап современного театра. Для кого-то, может быть, уже даже и это – пройденный уровень, но я считаю, что в целом – в некоем срезе – для искусства это по-прежнему актуально. Разбудить зрителя и запустить его внутреннюю работу.

На какие темы Вам сегодня хочется говорить?

Человечество совершенно ещё не понимает, как говорить о собственных травмах, которые существуют в обществе, не понимает, как говорить о болезни – не о боли, а именно о болезни, – не понимает, как говорить о терроризме. То есть о вещах, которые мы все чувствуем как очень острые, но совершенно не понимаем, являются ли они темой для искусства, можно ли их затрагивать и где кончается, собственно, искусство и начинается публицистика или просто другая область, такая как журналистика, например. Думаю, нужно разбираться сегодня в том, есть ли у театра свой способ работы с этими категориями. Это мне кажется важным.

Кирилл, как Вы думаете, какой сегодня герой?

Думаю, поиск героя происходит всегда, и невольно, – ставишь ты перед собой подобный ориентир или не ставишь, – но тебе хочется, чтобы человек, который стоит на сцене, был человеком не из прошлого, а из сегодняшнего дня. Потому что всегда очень точно чувствуется, твой это современник или это условная фигура из неопределённого прошлого, в которое ты уже не веришь и поэтому не доверяешь «герою». Этот поиск заложен в любом случае, хотя сформулировать подобного героя мне было бы, пожалуй, очень сложно, как и сложно понять, кто он сегодня. Скорее, это человек в поиске своей идентичности, пытающийся понять главное про себя, разобраться, как ему жить в мире, где его свобода, как с ней обращаться; старающийся осознать, что он знает или чего не знает, нужны ему знания или нет, необходимы ли отношения с людьми или можно ограничиться сводящими всё к себе коммуникациями. Да, такие люди.

Текст: Юлия Исупова

Фото: Сергей Трифонов и Даша Каретникова