Интервью с драматургом Александром Серединым  

 

«Краб в смешной кепке» - дебют выпускника режиссёрского факультета из Харькова Александра Середина как драматурга. Его пьеса похожа на конструктор, который для каждого читателя и зрителя выстраивается по-своему, поэтому обсуждение получилось интересным и глубоким: многие хотели поделиться своими трактовками, мыслями и ассоциациями. После читки, на детской площадке возле Театра.doc, удалось  поближе познакомиться с молодым автором – парнем в стильной кепке – и поговорить о современном театре и режиссёре, о пьесах-ребусах и об абсурде в современном мире.

 

Почему именно драматургия – тот жанр, с помощью которого Вы решили выразить свои мысли, идеи?
Идеи всегда воплощаешь в какую-то определённую форму. Тем идеям, которые у меня возникли, больше всего подходила такая оболочка. Думаю, этот текст, написанный  в форме романа или повести, выглядел  бы очень странно.
То есть, не исключено, что какие- то другие Ваши идеи воплотятся в других жанрах?
Не исключено, конечно.
У себя в городе Вы работаете в театре  как режиссёр?
Нет, у нас в городе в академических театрах работают «маститые профессионалы». Те, кто молоды, и у кого есть энергия заниматься театром, участвуют в маленьких проектах, очень камерных, очень бюджетных – я постоянно в чём-то задействован. Поэтому я имею представление о том, что происходит в театре. Многим кажется, что если это моя первая пьеса, то, значит,  я просто со стороны пришёл и случайно оказался здесь. На самом деле, я имею отношение к театру, а теперь и к драматургии.
Как внутри Вас решается извечный конфликт режиссёра и драматурга в отношении текста, его понимания?  Возник ли он во время читки Вашей пьесы?
Для меня этот конфликт начался ещё до того, как я приехал на Любимовку, потому что я  отказался подсказывать режиссёру, и мне кажется, они с артистами сначала немножко обижались на меня. Я не стал этого делать именно потому, что начал бы трактовать как режиссёр или вмешиваться как драматург. А и то, и другое – занятия вредные. Коль уж ты написал пьесу, и ты написал её для театра, то надо предполагать, что будет человек, который придёт и будет её интерпретировать. Я считаю, что драматург должен  к этому легко относиться, это особенность профессии. Поэтому я никакого участия не принимал, а когда слушал, никакого конфликта внутри меня не было.

Как Вы относитесь к самой форме читки, к такому опыту работы с текстом?
Плюсов здесь, безусловно, больше, чем минусов. Текст, прочитанный глазами – это абсолютно плоское произведение. Конечно, что-то в голове оживает, кого-то ты можешь представить, но как только слышишь пьесу из уст разных людей, когда она озвучена, сыграна, наполнена смыслами – сразу появляется ощущение живого текста. Поэтому любая работа над спектаклем должна начинаться с вот такой объёмной читки. Это очень хорошая практика. Из минусов, наверное, только если режиссёр кардинально смещает акценты.
Во время написания пьесы в Вашем воображении разыгрывался какой- то спектакль или драматург мыслит другими категориями?
Моя пьеса, она же очень образная. На обсуждении все как раз думали, нужно ли  её воспринимать чувственно или интеллектом. Конечно, у меня в голове возникает спектакль, с него всё начинается. Всё буквально проигрываешь, видишь, как герои двигаются, как выглядят.  Но пьеса из одних образов будет очень странной. Поэтому придумываешь костяк, придумываешь логику действий, поступков, мысли, структуру. Это обязательная часть.
На обсуждении всех очень заинтересовал вопрос, ребус Ваша пьеса или поэзия. У Вас была цель загадать зрителю ребус?
Да. Я хотел, чтобы пьеса была одним сплошным ребусом. Многие говорили о том, что смысл им не всегда понятен или его нужно поискать. Но мне кажется, что в этом основная работа драматурга, основная работа театра. Если бы я написал историю про краба, который всех съел, и я это осуждаю или поддерживаю, это было бы очень смешно. Все бы сказали, что понятно, хорошо, но ничего нового мы не услышали.  А вот в этой истории, которая разворачивается, нужно найти, что это за краб, что за мальчик, а потом развивать какую-то линию для себя. Я за это. Такие пьесы мне кажутся любопытными.  Я не люблю, когда спрашивают, о чём пьеса. Вы мне сами расскажите, о чём она. Я ведь для вас её написал.
Много на обсуждении говорили об атмосфере абсурда в Вашей пьесе. Этот абсурд Вам близок, Вы ощущаете его в повседневной жизни?
Мне кажется, мы вообще живём в мире, полном абсурда. Много в нашей жизни происходит странных вещей. К примеру, каждый человек на планете знает, что наркотики - это плохо, и что это криминал, но тем не менее, наркобизнес процветает.  Знают, что убийство – это плохо, но убийств не становится меньше. Абсурда в пьесе  очень много, но мне ближе слово гротеск. Преувеличение, уродование, масштабирование. Хотя абсурд, конечно, есть, начиная с названия. Я сам во время читки смеялся, потому что в какой- то момент думаешь, неужели это я написал. Какой краб, что происходит? (смеётся).
Что для Вас важно на фестивале Любимовка?
Очень полезно бывать на мероприятиях, где собирается такое количество по- настоящему умных, небезразличных, активных людей  с подвижным умом. Это необходимо и для драматургов, и для режиссёров, актёров, зрителей. Поэтому для меня Любимовка – это очень живой организм, здесь идёт постоянное общение. Мы слушали мастер-класс Бориса Павловича о грибницах, что театрал должен стать грибницей. Вот, Любимовка по этому принципу устроена. Здесь «на одном конце» человек прекрасно понимает того, кто из другого измерения, иначе думает, но они взаимодействуют. Это очень важная вещь. В этом сила фестиваля.

Текст: Анастасия Казьмина

Фото: Юлия Люстарнова