Интервью с драматургом Полиной Бородиной

В рамках основной программы фестиваля «Любимовка-2016» в чёрном зале «Театра.doc» состоялась читка пьесы Полины Бородиной «Варвары». Всколыхнув неравнодушных зрителей сквозящими в тексте темами становления личности и относительности восприятия искусства, после обсуждения своей работы драматург поговорила с нами о внутренних ориентирах, сущности современной драматургии и её влиянии на «машины, которые в себе что-то перерабатывают».

Полина, расскажите, как родился сюжет?

Я не могу рассказать, как родился сюжет, но я могу рассказать, как родилось ощущение, с которого я писала. Это были даже несколько разных ощущений, которые потом пересеклись. Мне очень хотелось написать про искусство как антидепрессант, искусство как борьбу с депрессией. Может быть, потому, что это то, что меня саму когда-то вытащило. Я издалека наблюдала за некоторыми людьми, – в пьесе нет прототипов, она вся придумана, – но те, за которыми наблюдала, были пожилыми искусствоведами. Мне это было очень интересно, потому что существует набор стереотипов, что люди, которые занимаются наукой, искусством – это какие-то скучные, сухие люди, рафинированные, пустые. Но это не так. В итоге наблюдений нашлись некие параллельные вещи, которые скрестились в один текст. И да, ещё хотелось сказать о переосмыслении событий, вокруг нас происходящих. Смерть человека – это не исходное событие. Жизнь движется и требует от нас каких-то правильных реакций на смерть, но всё, на самом деле, сложнее, и никаких неправильных реакций нет. И пока я не знаю, как часто смерть делает то, что было дальше, ближе.

Была ли у Вас мысль о посыле идеи в конкретную возрастную аудиторию?

Нет, вообще не было. Честно говоря, я не из тех драматургов, которые умеют думать про аудиторию. Я просто делаю то, что мне интересно. Но это круто, когда люди думают про зрителя и точно знают: этот текст «зайдёт» на такую публику, этот – на другую.

Когда Вы начали писать пьесы?

Я помню, что первый раз я писала, когда мне было лет 15 или даже 14: писала какую-то пьесу, которая не сохранилась – это был ещё старый родительский компьютер, он потом сдох. Почему-то решила написать и для себя назвала, что это была пьеса. (Смеётся). Пьеса про какого-то старика, который разговаривал с котом, и потом вообще какая-то страшная порнография, когда он крадёт подростка. Это было что-то очень странное. Потом – я из Екатеринбурга – что-то и дальше постоянно писала. Это не то, чтобы прямо писать, когда, знаете, пишут с детства, – это как у всех: все мы пишем стихи какие-то дурацкие, чтобы куда-то деть свои подростковые гормоны. Рассказы писала. Может быть, это метод психотерапии у меня такой. (Смеётся). Потом случайно выяснилось, что в Екатеринбурге есть Коляда и вообще есть такие люди – драматурги, и это всё стало страшно интересно. Я пошла, помню, вольным слушателем в театральный институт, слушала, и выяснилось, что, оказывается, можно просто так – брать и писать пьесы. И я начала.

Какая-то переломная мысль, которую Николай Коляда в Вас вложил, – она есть?

У Николая Коляды есть действительно большой талант не вкладывать в кого-то переломную мысль, а создавать энергетическое поле, – некий пассионарий. И в этом поле что-то начинает происходить. Удивительно, когда ты смотришь на то, как он кайфует от того, что делает, как другие люди начинают что-то рядом с ним делать. У него же какая интересная штука есть: он, прежде всего, считает себя драматургом, несмотря на то, что он ещё и режиссёр. Говорит, что спектакли – это то, что на видеоплёнке останется, а пьесы и рукописи не горят. (Улыбается).

Согласна, что не горят. Полина, а можете сказать, сколько Вы писали «Варваров»?

Писала долго, потому что к чему-то возвращалась время от времени… полгода я писала точно. Варилась ещё, думала. Я небыстрый драматург. Грызла себя какое-то время, были тогда ещё другие тексты, но какие-то вещи, которые мне хотелось воплотить, – они летали, как облака, где-то рядом всегда.

На какие темы Вам хочется говорить сегодня?

Я не всегда формулирую темы, но сейчас у меня есть один сюжет, который я себе уже придумала и который хочу написать. Не говоря сейчас конкретику, хочу написать про человека, который для всех исчезает в пространстве. Это звучит очень абстрактно, да. (Смеётся). Его исключают из пространства этой жизни, но он чувствует своё существование, будучи исчезнувшим для всех остальных. И ему нужно как-то это существование направлять. Как в «Шинели» у Гоголя.

Что есть для Вас современная драматургия?

Это воздух. Это круче, чем новости. Для меня это способ жить. Чувствуешь, что ты не просто калории сжигаешь каждый день. Всё для того, чтобы понимать. Это и память. Я очень люблю современную драматургию. Много читаю, читаю все шорт-листы, и для меня это такие лучшие «зарубки», настоящая летопись жизни. Не просто понедельник, вторник, январь, февраль, года, а то, когда люди ловят что-то из времени, из жизни. Иногда бывает ощущение, что мы просто какие-то машины, которые что-то в себе перерабатывают, что будто бы у нас есть только входное-выходное отверстие, а современная драматургия и вообще драматургия, литература – она оправдывает наше существование.

Какую роль в Вашей жизни занимает «Любимовка»?

Это любо-о-овь. (Смеётся). Это правда. Это люди, это общение, это варево. Это перемещение мыслей в пространстве. Это допинг. Ты видишь очень много талантливых людей – все с горящими глазами обсуждают пьесы, – и ты чувствуешь, что всё это не зря. В том числе, это подтверждение, что мы не просто какой-то хренью страдаем, что находится отклик и что есть программа внутри каждого человека – то, что он делает, обязательно кому-то нужно. Если эта программа не реализовывается, мы ходим, страдаем, но есть «Любимовка».

Относительно внутренней программы: есть ли у Вас в планах примыкающая к драматургии режиссура, например?

Нет, я не режиссёр. Мне как-то было интересно это попробовать – что-то сделать, побывать в шкуре человека, который сталкивается с текстом и на его основе делает своё произведение. Но я считаю, что у каждого свой метод выражения себя и у каждого своя психотерапия. Для меня это драматургия. А если я буду заниматься режиссурой, я думаю, это будет что-то от головы, что-то искусственное. Я не родилась режиссёром, не выросла в него. Это очень крутая профессия. Я уважаю людей, которые – взять ту же новую драму – говорят, что вот, мол, если меня не ставят, я поставлю себя сам. Это круто, я им даже завидую в каком-то смысле, и они молодцы, но я так не умею, потому что мне гораздо интереснее смотреть, как над этим работают другие люди.

Текст: Юлия Исупова
Фото: Даша Каретникова