О «Боженьке» Валерия Печейкина

Говорят, для того, чтобы понять нечто сложное и запутанное, полезно попытаться объяснить это кому-то своими словами. А если собеседник - ребёнок, просящий, например, рассказать, о чём так яростно спорят каждый день взрослые? Задача становится сверхсложной, зато и сами вы в итоге гарантированно разберётесь. Подобным образом разложена по полочкам средняя лента новостей в пьесе Валерия Печейкина.

«Боженька» обманывает мироточиво-сакральным названием: текст этот не о местных особенностях развитого православия и вообще мало касается вопросов веры. Он вместил решительно все остальные информационные «колючки»: цензурные запреты и пропаганду всех калибров, претензии на тоталитарное управление, нечестный суд и (не)приличия. В пьесе важное и повседневное уменьшено до размера милых куколок-зверушек, поэтому стало чуть менее агрессивным и давящим, но не перестало пугать. Реалии уже ежедневной жизни названы уменьшительно-умилительно-тошнотворно и превращаются в гротескную пародию. Мышата управляют лесом, в котором главными вредителями становятся ежата и котята — вроде забавно, простая сказка «про других», у зверей даже нет имён, это выдуманный мир без географических или временных привязок. Сюжет не отсылает ни к одному реальному событию — и говорит разом обо всём, что происходит, не приукрашивая и не нагнетая. Драматург оставляет пространство и для тех, кто хочет видеть везде актуальность, и для тех, кто больше не может о ней вспоминать. В конце концов, ямка с отходами и скрываемый в норе боженька — это просто выдумка, игра в дочки-матери. Все связи рождаются лишь в головах зрителей. Даже боженька вроде бы не тот самый, за кого ведутся схватки, лишь идолок-заместитель, младший тёзка.

Главное достоинство пьесы — как раз её внешняя нейтральность и отсутствии «чернухи». Это действительно игровая история с моралью, понятной и детям, смешная, «прикольная», динамичная и занимательная. И сам текст, и читка, поставленная Денисом Азаровым, могут немедленно отправиться пусть не в ТЮЗ, но в небольшой частный детский театр, и вполне успешно там прижиться. А могут попасть на сцену того же Дока в качестве горьковатого возрождения эзопова языка.

А на обсуждении совет леса постановил, что...

Валерий Печейкин, автор:

— Это гармонический текст. Он не отражает сложность мира и отношений Путина и Навального. Это до-мажор, как в детском фортепиано. Вот я его нашел, красиво звучит, как танец феи Драже. 

Если бы мы в каждой реплике понимали, что зверята про другое говорят, про взрослые проблемы, и так далее, что белочка повесится, - вот не про это. Я много говорю про тональность до-мажор. Я понял, что в ней никто не играет много лет. Эту тональность просто никто никогда не использует, но попса чисто технически, практически вся написана в до-мажоре. Использовать до-мажор можно только если ты - Бах и пишешь до-мажорную прелюдию. Или Лепс. Просто это техническая возможность поработать там, где никто не работал.

Если правду говорить, то, что прочли, это если не чистовик, то это вторая версия, вычитанная. Мне повезло и текст получился очень быстро. Я его практически не правил. Может быть, так произошло потому, что это редкий у меня случай, когда текст появляется сразу целиком. Я привык к тому, что работа драматурга — это когда есть замысел, потом он увеличивается, чем-то обрастает, меняется, приносишь режиссеру, он в ужасе, ты переделываешь, еще раз переделываешь, и так далее. А этот получился просто весь. Еще раз спасибо Денису Азарову, который сказал: «Валера, вот напиши что-нибудь для такого количества, как он сказал, моих ребят-зверят». И получилась такая лесная пьеса, веселая, детская.

Я должен еще сказать спасибо двум своим друзьям, которые дали мне характеры и некоторые ситуации. История с котенком, родившимся в архиве больницы, - настоящая, и как-то из нее всё получилось. Это док, да. Про людей я додумал немного, но там правда едва не заморозили нескольких старух.

Драматург Михаил Дурненков шутит:

— Все диалоги котенка — вербатим.

Ольга Михайлова, драматург:

— Неожиданная пьеса, возрождающая старинный жанр аллегории или басни. В ней выстроена интересная для меня структура, напоминающая диалог Луки и Сатина. Ведь однозначного ответа нет: нужно ли знать всю-всю правду или «тьмы низких истин мне дороже Нас возвышающий обман»? Когда на лужайке пьют чай и не обсуждают, что у кого под хвостом, может быть, это и хороший способ жизни? Я не вижу ничего страшного в том, что мне последнюю правду не будут говорить вслух при всех. Я не уверена, что котенок так страшно прав, начиная именно за чаем разговор про каку. Я бы чуть-чуть в пьесе второму персонажу больше дала свою правду. Потому что Лука имеет свою правду. Все всегда делают акцент в пользу Сатина, но вот я не уверена, что это верно. В результате Актер в «На дне» всё-таки повесился. Это всегда диалог и не бывает одной правды. Всегда надо находить какой-то компромисс и равновесие между правдой и умением увидеть жизнь в ее прекрасном ракурсе, потому что всё-таки прекрасного в ней больше.

Евгений Казачков, драматург:

— Мы говорим про второго персонажа. То, что у него есть травма в анамнезе, это еще не правда. Правда в том, что он предлагает, как жить, и что если не будут жить так, как он говорит, действительно будут проблемы.

Денис, педиатр:

— С точки зрения психиатрической практики, все уменьшительно-ласкательные слова являются признаком заболевания, гелитмении, которая развивается в глубоком детстве, или старческого слабоумия.

Дарья, зритель:

— Если ближайшие пару лет наш мышонок не свалится в ямку, то, наверно, весь театр и не только театр будет вот такой — мышата, зайки, театр доброты. Но через какое-то время, когда все устанут смотреть на суперпозитивных мышат, кто-то достанет эту пьесу, поставит ее, и все будут говорить — боже мой, какая провокация, как это свежо.

Тата Боева

Фотоотчет с читки на официальной странице фестиваля в Facebook

Фото: Юлия Люстарнова