О пьесе «Блонди» Дмитрия Богославского

Это бункер, чертов бункер. Бункер, чёрт подери. Какая только эйфория может быть в бункере? Бункер - полтора на полтора на полтора - это закрытый душный куб, который становится цельным и бесконечным миром для своих обитателей, где могут благоухать миндальные рощи, где можно идти долго-долго, где рождаемое под воздействием цианида огромное пространство грез становится единственно возможным и даже счастливым местом для жизни. Жизни ограниченной, тесной, неудобной, когда твоя рука постоянно упирается в чью-то ногу. Это пространство пьесы «Блонди» - пьесы минского драматурга Дмитрия Богославского, читку которой талантливо и предельно театрально поставил режиссер Даниил Чащин на Любимовке-2015 9 сентября.

Дмитрий Богославский придумал историю о судьбе четырех щенят овчарки Гитлера Блонди, которая была умерщвлена вместе с фюрером. А они остались. Четверо щенят в коробке, на которую с суеверным ужасом смотрит Людвиг Штумпфеггер, видя в маленьких черных глазах призраки всадников апокалипсиса, называя их ящиком пандоры для человечества. Они маленькие комочки - оставшиеся живые души от старого мира, в них заложена большая беда и опасность для всего человечества, свято убежден секретарь фюрера, о чем делает нервные пометки в своем дневнике.

Для драматурга пьеса — новый опыт, игра в слова, в предложения, в предлагаемые обстоятельства, упражнение в словесных техниках, стилискиках и жанрах. В отличие от своих «классических» пьес, Богославский сочиняет мир, пространство, выдумывает новых героинь — Сельму, Хенрике, Эрму и Илсу. Четыре щенка из коробки Штумпфеггера — четыре девушки в холодном бункере.

Пьеса разноритмична - долгие куплеты разговоров щенят в коробке, их объемные речевые конструкции, хитрый словесный мир, появляющийся под порциями цианида, резко обрывается, неожиданно мы прекращаем наблюдать за жизнью бункера, а смотрим снаружи и голос, срывающийся, убедительный голос говорит нам - черт возьми, это же бункер! В бункере не может быть удобно и хорошо, не может свободно и легко дышаться, можно только медленно лежать и разлагаться без движений и воли к ним. Их абсурдистский юмор, живой и резко меняющий свою жанровую природу разговор - их почти вырыпаевские проповеди о любви к ближнему, о боли и свете, речетативный поток, где смысл тонет под тяжестью и количеством слов в предложении, перебиваются бытовой комедией, аллегориями и пародиями на скудное устройство общества.

Разножанравая история - карикатурное мокьюментари 45 года внешне - с натуженно испуганным секретарем, с его бесконечными восклицаниями, не вполне убедительным, но суеверным ужасом и страхом. А внутри истории - притча о жизни взаперти, с интонациями, схожими с символистским Метерлинком и его «Слепыми».

ХЕНРИКЕ. Но куда мы пойдем?

ЭРМА. Я не знаю.

СЕЛМА. Я никуда не пойду.

ЭРМА. Мы должны, Селма.

ХЕНРИКЕ. Это бред, мы не можем никуда уйти!

ЭРМА. Просто мы не пробовали. Давайте попробуем.

СЕЛМА и ХЕНРИКЕ. Как?!

ЭРМА. Просто пойдемте отсюда. Мы будем просто идти.

СЕЛМА. Долго?

ЭРМА. Сколько потребуется.

ХЕНРИКЕ. А если я устану?

ЭРМА. Мы сделаем привал.

СЕЛМА. А если я выбьюсь из сил?

ЭРМА. Мы поможем тебе. И не забудьте самого главного — не оглядывайтесь!

Это первые пробные шаги, первая попытка познать этот мир, разрушить собственно выстроенный вокруг себя бункер. Мы можем гулять по райским садам, слушать и видеть, осязать невозможную красоту мира, можем танцевать, танцевать вальс, самый простой и прекрасный танец. Но нет, мы же в бункере, а в бункере это все невозможно, тут полагается просто сидеть и ждать, когда выдадут положенную еду и капсулу цианида.

Постоянные два структурные пласта пьесы - реальный мир с википедийными персонажами, страхом и трепетом перед мифологизированным живым наследием Гитлера, утрированным до страха перед щенятами. И мир бункера, где живут трансформирующиеся в героинь щенки, они живут и отображают тесную и полувыдуманную жизнь. История о театральной коробочке чудес - о независимом мире внутри другого мира, о ладно существующем механизме отдельно взятой жизни, которая живет и развивается по естественному порядку для всех живых существ - миниатюра жизни в запертом от лунного света бункере. Бункере, ставшим нормальным, даже комфортным местом проживания жизни, привычным для своих обитателей. Без внешних вмешательств, без лишних посягательств, без подробностей и усложнений, простой мир полтора на полтора на полтора.

В финале бункер открывается, щенки свободны, вот перед ними дорожка из лунного света - ХЕНРИКЕ. А что теперь с нами… мы теперь свободны?

ЭРМА. Нет. Теперь нам всю жизнь будет хотеться чтобы это произошло с нами снова. Пока дверь была закрыта, пока мы ждали у нас была… а теперь?.. Нет ничего – ни благости, ни счастья, ни свободы… теперь ничего нет…

Несколько раз драматург повторяет , вкладывая эту мысль в речи разных героев - ожидание страшнее смерти, приятно мечтать о свободе, приятно фантазировать, как ее можно использовать в свою пользу, какие немыслимые возможности и горизонты поджидают нас там, за сплошной и холодной стеной бункера. Но когда этой стены нет, когда она исчезает, оставляя щенков мерзнуть под синим ночным небом, они судорожно вдыхают холодный воздух и медленно повернувшись, бредут в свою обитель, берут по капсуле цианида.

Полина Бородина, драматург: Эта пьеса для драматургов — кайф от внутренней ювелирной работы, текстовых штучек и стилистики.

Олег Липовецкий, режиссер: Вещь очень театральная, это абстрактное мышление высокого уровня для просвещенного и интеллигентного зрителя.

Дмитрий Богославский, автор: Пока нам не объяснили, что мы Человек, мы просто ходим и живем. Им никто не объяснил, что они должны стать всадниками апокалипсиса. Если всадниками апокалипсиса не объяснить кто они, они ими не станут. Жизнь щенят в бункере - им там удобно в бункере, им не надо большего, все эти ЛГБТ, выборы - что еще можно делать в бункере. Это как в Белоруссии, где нет необходимости что-то делать, главное, что тепло и хорошо.

Ярослава Пулинович, драматург: От Брехта здесь идея отстранения, уход от реальности в бункер, это театр идей и возможностей.

Дмитрий Волкострелов, реживвер: в пьесе повторяется одна и та же ситуация, такое есть у Беккета, только там эта игра с формой занимает три страницы. Мне кажется, что глав в пьесе могло бы быть меньше. Тут происходит работа на уровне внутренних ассоциаций - человек старается повесить ярлыки, а ему не дают этого сделать.

Виталий Ченский, драматург: Эта пьеса — хорошо сделанная машинка сама для себя, никуда она не едет, остроты не зубастые и всадники совсем не страшные.

Любовь Мульменко, драматург: История бы выиграла, если бы существовала без теоретической части, и так понятно, куда показывает палец, без нее было бы таинственно и странно. Тут ценна именно практическая часть. Все что «Википедия» не нужно.

Даниил Чащин, режиссер: Это пьеса, которая не читается глазами, а играется телами.

Анастасия Тарханова

Фотоотчет с читки на официальной странице фестиваля в Facebook

Фото: Дарья Аксёнова